И взрослые его ожиданий не обманывают — всё время делают ему ужасно больно.
Если бы не Крошка Ло, он бы точно попытался что-нибудь с собой сделать. Но с ней ему легче: она ему даже пить запретила — он на антидепрессантах, нажраться в хлам, запивая такие колёса — это довольно эффективное самоубийство.
Через три дня у нас всех кончается терпение — и интервью мы даём: я, Мама-Джейн и Крошка Ло. Фред, накормленный транками досыта, просто сидит рядом с замученным и отрешённым видом, крутит в руках брелочек с золотыми рыбками. Вид у него — ну совсем не соответствует расхожему облику нувориша, зажравшегося до лютых извращений.
Но жаждущих крови журналистов это не расхолаживает. Они всё равно хотят Фреда перед камерами живьём сожрать. Ладно.
— Так вот, — говорю я, — глубокоуважаемые акулы пера и шакалы общественного мнения. Есть Фред Клер, у Фреда — психосексуальное расстройство. Врождённое или приобретённое — мы не в курсе, но клиент говорит, что накрыло ещё в старшей школе. Клиент участвовал в четырёх реабилитационных программах, посещал группу «Анонимные сексоголики», на учёте у сексопатологов в шести клиниках — двух наших и четырех за рубежом. Одна — в Австрии вообще. На родине Фрейда. Но результат нулевой: как он был педофилом, так и остался. Отсюда вопрос: что ему делать? В смысле, когда он должен был, по мнению почтеннейшей публики, нажраться снотворного, застрелиться или сигануть с крыши? Когда его накрыло, после первой неудачи или когда он понял, что лечение не приносит облегчения?
Яростный вопль из зала:
— А что, лучше детей насиловать?! — и шум.
— Так, — говорю я. — Сразу отметим: тут никто и никогда не насиловал детей. Клиент вообще старался не общаться особенно с детьми, чтобы случайно кого-нибудь не испугать и не обидеть. По этой же причине он не женат: и женщины не привлекают, и не ручается он за себя. В общем, его вина только и исключительно в том, что он об этом думает. Думает — и всё. Ну, там, плюс всякие интимные штучки, которые случаются со взрослыми людьми, которые думают о чём-то цепляющем наедине с собой. Повторяю вопрос: когда он должен был убиться об стену, понимая, что не может об этом не думать?
Зал молчит.
— Если кто-то из вас хочет, но не может шикарную блондинку или знойного брюнета, — говорю я, — вы фотки в Сети рассматриваете. Клиент не имеет права — это дело подсудное. А он, дурак, не хочет нарушать закон. И боится его нарушать — тюрьмы боится, как Страшного Суда, потому что не переживёт он тюрьму, всем известно, какая там у педофилов репутация. И сам себя считает злом во плоти, но не может он изменить свою природу, хоть заненавидь себя до психушки. Выхода нет, выходит?