Потом среди рассеянного облака комет на краю системы красного гиганта проснулся от очень долгого сна человек.
⁂
Марк проснулся от холодного сна в привычно низкой и длинной, словно горизонтальный пенал, гибернационной камере. Он лежал на правом боку в позе эмбриона. Именно в этом положении он просыпался каждый раз по прибытии. Большой палец его правой руки, как и всегда, был у него во рту, а ладонь левой привычно прикрывала гениталии. Было холодно, и от его разгорячённого процедурой пробуждения тела явственно поднимался пар. Стены камеры покрывал иней сконденсированной морозом влаги от его дыхания и испарений с поверхности кожи.
Тело было неподатливым, затёкшим после долгих лет спячки. Суставы утратили гибкость и отзывались на попытки согнуть и разогнуть конечности тупой ноющей болью. Сердце с трудом прокачивало сквозь себя сгустившуюся за время холодного сна кровь. Лёгкие никак не могли расправиться, дыхание было поверхностным и не приносило чувства удовлетворения вздохом. Всё было как всегда. Марк привычно поморщился, когда в тело впились, спустившись с потолка камеры, гибкие хоботки инъекторов, которые впрыскивали в полости суставов синтетическую синовиальную жидкость, наполняли сосуды обогащённой дезагрегантами плазмой, обновляли плёнку сурфактанта в слипшихся за годы сна альвеолах в лёгких.
В горло скользнули щупальца зондов, спрыснули стенки желудка физиологическим раствором в смеси с протеиновым бульоном, расправляя складки слизистой, растягивая сморщенный временем орган, и Марк почувствовал голод, когда железы слизистой желудка наконец заработали, выбросив в просвет органа первую, «аппетитную», порцию желудочного сока. Проникшие с противоположного конца пищеварительного тракта микроирригаторы тем временем орошали внутренность его кишечника культурами бактерий-сапрофитов взамен тех, что не сумели пережить межзвёздный перелёт. Теперь ему не грозила смерть от обезвоживания, вызванного профузным поносом, – по крайней мере, до следующего скачка «Богуслава» сквозь пространство.
Мелодичный сигнал заставил его вздрогнуть; зонды и иглы покинули его тело. Марк прислушался к себе. То, что он услышал, – а вернее, то, что он слышать перестал, – вполне его удовлетворило. Он перестал чувствовать биение собственного сердца; из груди ушла удушливая тяжесть, и каждый вдох перестал приносить боль. Тело возвращалось в рабочий режим, вновь становясь незаметным для хозяина, как удобная разношенная домашняя одежда или обувь.
Воспоминание о доме заставило Марка нахмуриться. Их с Мартой жилище в перенаселённом муравейнике давно покинутой, задыхающейся в собственных миазмах отравленной человечеством Земли не вызывало у него никакой ностальгии. Напротив, он был страшно рад вырваться из плена вынужденных ритуалов, порождённых необходимостью уживаться с тысячью соседей по кластеру гигаполиса. Разнородные обычаи, культурные традиции, всё то, что составляло наследие слившихся в единый народ наций, – всё было принесено в жертву унификации, стёршей разницу между индивидуумами и превратившей всех их в граждан, у которых осталось одно на всех право, в котором они были равны. Право подчиняться закону.