Но вернусь пока к другу. Когда хмельная поездка к Иуде закончилась, когда сама ночь оборвалась и утро заполнило комнату косыми лучами, он снова вспомнил о своей потере.
- Теперь весь путь мне предстоит одному...
- А далеко ты направляешься? Надолго?
- Навсегда. Из Брянщины я поверну к Дону, потом к Волге - любимой сестрице Ра. Я пройду по ней до устья, туда, где оканчивается Россия и начинается сушь. Потом через эту сушь выйду к Бухарскому ханству, а там - к индийским горам, где не то в вечной черноте, не то в вечной белизне сидят тибетские мудрецы. Я расскажу им про наше солнце, про Волгу и Дон, и, может быть, я очень на это надеюсь, мы вернемся назад.
- А Керемет?.. Он все это слышал и согласился? - невольно спросил я.
- Да, согласился. Это был настоящий человек.
- Солнце... А помнишь, как в Петербурге вы предложили обывательской публике стащить его с небес и судить судом судомоек? - напомнил я другу, и мы оба рассмеялись. Я все же не дал унынию захватить его душу целиком.
- А что тебе еще нужно, кроме солнца?
- Мне? Разве что... Аленушку.
- Ко-го?!
- Да, русскую Аленушку, ту самую, не смейся, с картины Васнецова. Аленушку, которая пошла бы со мной всюду, с которой я не замечал бы дороги... То есть замечал бы, но только в самом лучшем смысле!
Друг запутался: он говорил то, что мало кому говорил. Он был уже одет весьма прилично - на время пребывания в городе я одолжил ему кое-что из своего гардероба. В общем, друг выглядел теперь как вполне благополучный жених.
- Ну поздравляю! - сказал я ему. - Мечта твоя, быть может, сбудется. Пойдем, представлю тебя одному семейству.
Настало время подробнее описать Алену, ту самую, на которую возливалось вино во время наших уездных месс. Конечно, на васнецовский образ она походила мало. Я уже упоминал, что эта барышня была очень мала ростом - на голову ниже моего плеча. Вся она была даже пронзена светом какой-то маленькости. Ее колени были острые, как копья, а ладони были не шире плотвичек, которых ее маленький брат ловил на удочку в заросшем домашнем пруду прямо за огородом.
Нос ее был очень тонок, словно сделан из китайской рисовой бумаги. А веки были совершенно лишены ресниц, и Алена имела странную привычку часто закрывать их, например, во время разговора. Еще при первом знакомстве с нею я понял, что это не вечная сонливость и не невежливость по отношению к собеседнику. Очень любила она, прикрыв маленькие-маленькие веки, водить по своему лицу тыльной стороной ладони, касаясь то лба, до скул, то губ.
Еще раз повторяю: Алена не была сонной и неряшливой девицей. Наоборот, она была очень домовитой хозяйкой, к тому же довольно сильной и удивительно выносливой при таком, казалось бы, крайне хрупком сложении.