Когда с женой Колесников пришел.
Но в общем даже чуточку осталось.
Хватило всем. И было хорошо.
Жена Закатова держалась просто…
Но твой Петров… Ты спишь?.. — Нет, нет!.. Не сплю.
— Я не звала бы этого прохвоста,
Я пошляков подобных не терплю.
А Лидочка?! —
И все, кого в прихожей
Расцеловали с родственным теплом,
Вдруг оказались: «дурой», «грымзой», «рожей»,
«Нахалкою» и просто «барахлом».
— Как ты находишь, — все сошло прилично?
Ты спишь?.. — Нет, нет!.. — Печенье, пастила,
Закуска, фрукты, выпивка… Я лично
Старалась так, как только я могла!
Муж захрапел под мерный говор женин.
Не может он, как надо, оценить
Богатства кулинарных достижений,
Хлопот и трат, готовки и стряпни.
— Да. Нелегко принять гостей ораву!
Но не напрасны хлопоты и труд:
Теперь и мы начнем гостить по праву, —
Мы их позвали — пусть они зовут!
1934
Когда настанет вечер
И за окном темно,
С приятелями встречу
Назначим у кино.
Томим духовной жаждой,
С подругой иль с женой
В кино стремится каждый
Попасть под выходной.
Полотнище экрана,
Как легкий самолет,
В неведомые страны
Нас мигом унесет.
Возьмет и перекинет
В Париж и в Сталинград
И годы передвинет
Вперед или назад…
Когда настанет вечер
И за окном темно,
Широкою
Дорогою
Мы все идем в кино…
Есть такие сюжеты, есть такие картины,
Когда равнодушных зрителей нет.
Все следят напряженно, все слилось воедино
Пред величьем борьбы и геройских побед.
Тишины не нарушит ни кашель, ни шорох,
Слышно все, что герой и шепнул, и сказал,
И взрывается радость и гнев, точно порох,
И единым дыханьем дышит зрительный зал.
Есть такие картины…
Но есть и другие.
С ними каждый из вас, вероятно, знаком.
Здесь и лица и чувства совсем не такие,
И героя порою встречают зевком.
На такую картину я вас приглашаю.
Но совсем не затем, чтоб зевать и страдать, —
Сядем с вами в сторонке, никому не мешая,
И попробуем зрителей понаблюдать.
Конечно, у каждого свой подход,
Свой темперамент и свои нервы.
Посмотрите направо внимательно. Вот
Перед вами зритель номер первый.
Он — тонкий критик. Картиной любой
В нем ты не вызовешь удивленья, —
Критически выпяченной губой
Он всюду вносит свои исправленья:
— Ужасно глупо, что он ее любит!
Надо, чтоб он бы ее не любил!
Пускай она ту блондинку погубит,
А он бы тогда бы ее бы убил.
Я ввел бы толпу бы туда бы, где бабы,
А там, где толпа бы, убрал бы народ…
Ее бы — сюда бы, его бы — туда бы,
И все бы совсем бы наоборот!..
Я сына везде заменил бы отцом,
И первую часть я пустил бы концом, —
Вот тогда бы
Была бы
Кар–ти–на!
Вот зритель второй, вернее — вторая.
Ее не тронет ни смех, ни ужас.
Она, небрежно сумкой играя,