Старик смотрит на часы, поднимает брови, выражая этим сомнение. Затем возвращается назад и знаками показывает жене, что я проснулся.
— Вы идите вперед, — советует Тилл. — Мы вас догоним.
Мальчик гордо вышагивает в матроске, изредка посматривая на ботинки, не запылились ли. Они выходят за ворота.
В церковь мы приходим поздно, с трудом пробиваемся вперед, люди неодобрительно посматривают на нас. Но проталкивались мы не зря. Вырезанные из орехового дерева апостолы, а по обе стороны от них евангелисты прямо-таки поражают своей оригинальностью.
— Ты тоже там есть, — показывает Тилл на одну из статуй. Сидящая фигура, длинные волосы низко спадают на лоб, черты лица почти не видны, на коленях — открытая книга, палец уперся в страницу. Святой Матфей. Всем своим обликом — пожилой крестьянин, познающий грамоту. Он коренаст, верхняя часть туловища согнута, шея толстая, как у буйвола.
Священник у алтаря — полная противоположность ему: старый, худой, лицо узкое, кожа на нем отливает желтизной, облачение висит на его тощей фигуре как на вешалке. Трусцой он подходит к лесенке, цепко хватается за перила, поднявшись на кафедру, шумно отдувается, достает молитвенник, раскрывает его в том месте, где заложен шнурок, лихорадочно блестящими глазами окидывает прихожан, задерживает взгляд на мне, затем переводит его на книгу (очками не пользуется) и дрожащим, старческим голосом начинает. Кажется, что голос его вот-вот оборвется и навсегда умолкнет.
— Сегодня, братья мои и сестры, мы прочтем слова евангелиста Матфея из двадцать первой главы… — Он кашляет в руку, затем высвобождает ее из широкого рукава облачения и перелистывает страницу. После этого своим дрожащим голосом пытается речитативом, на ритуальный манер читать текст: — «И вошел Иисус в храм Божий, и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей. И говорил им: написано: «Дом мой домом молитвы наречется», а вы сделали его вертепом разбойников».
Тилл толкает меня в бок.
Я смотрю на деревянную статую, на Матфея, затем перевожу взгляд на Христа: молодой крестьянин, мускулистый, сильные руки свободно опущены, им не хватает лопаты, косы. Это пока еще не тот Иисус. Им еще не овладел гнев при виде того, как его дом заполонили обманщики и злодеи. Но в его спокойствии, в скрытой силе уже ощущается назревание гнева. Да, он именно тот, кто, схватив веревку, в священном гневе выгонит торгашей, тех, кто оскверняет его труд, глумится над его учением. Я знаю этого Иисуса. В начальной школе, на уроке закона божьего, за каждый хороший ответ полагался маленький образок, за десять маленьких — один большой, за десять больших — молитвенник. На одном из больших образков Иисус изображен был как раз в тот момент, когда он, возвысившись над притвором, изгоняет раскаленным кнутом осквернителей храма.