— Не смейся, товарищ Фюлёп. Говорю тебе, со мной происходит что-то серьезное.
Чувствую, до него не доходит, он настроен совсем на другую волну. Я уже раскаиваюсь, что пришел сюда, разоткровенничался. Тем не менее продолжаю:
— У меня такое чувство… будто я… мы… толком еще не знаю кто… убили Пали Гергея…
— Ты с ума сошел! — испуганно восклицает он.
— Нет, я в своем уме, погоди, дай досказать.
Он с силой швыряет мундштук на стол и запальчиво перебивает:
— Не дам! Ты все сказал, во всяком случае, больше чем достаточно. Картина ясная. Ты хочешь меня убедить, что Гергей совершил необдуманный шаг, за который, в силу сложившихся обстоятельств, поплатился жизнью. Что все это не имело никакого смысла, и в конечном счете виноваты те, кто создал эти обстоятельства, способствовал возникновению такого положения, кто ставил перед людьми такие прямые задачи. Ты это хочешь сказать?
— Нет, ты не угадал.
— Все равно. Множественное число в любом случае возмущает меня. Имей в виду, если в смерти Гергея действительно кто-то виноват, так это прежде всего он сам. И если ответственность ложится на кого-то еще, то установить это обязаны полиция, прокуратура, суд. Тебя же суд оправдал, и я не понимаю, чего ты дурака валяешь. Я терпеть не могу сентиментальных нытиков, тех, кто разводит всякие антимонии, болтает попусту. Мы слишком много занимались подобными вещами в прошлом, считали, что впереди целая вечность и еще успеем решить жизненно важные, принципиальные проблемы, окунуться в них с головой. Слушай, товарищ Мате, — он стал говорить тише, — разве у вас на заводе мало других недостатков, давай лучше поговорим о них и посоветуемся, как устранить их. Если тебе нужна моя помощь, можешь рассчитывать на меня. У тебя есть на этот счет какие-нибудь предложения, соображения, мысли?
Его страстный голос подействовал на меня отрезвляюще, и я уже спокойнее и тверже продолжаю:
— Раз уж я начал, дай закончить. Можно задать тебе вопрос?
— Пожалуйста.
— Что привело к гибели Гергея?
— Легкомыслие.
— И это все?
— Объективно — да. Знаю, ты спросишь: а субъективно? Поэтому сразу отвечу и на этот вопрос. Благородный порыв, который он считал великим революционным подвигом. Но он ошибался. Совсем не те настали времена, а он и не заметил, воздвиг себе баррикады, окопался в них, потом, почувствовав, что задыхается, попытался вырваться на простор. Этот его шаг был не чем иным, как самопожертвованием. Субъективно героический поступок. Но кому он нужен? Неужели ты считаешь, что подобные героические поступки способствуют делу прогресса производства на вашем заводе? Черта с два, извини за грубое выражение. Ты и сам это знаешь. Строительство коммунизма требует невиданно высокого развития техники, а управлять ею смогут лишь высококвалифицированные специалисты. В силу каких причин тот или иной индивидуум не стал им, это уже другая сторона вопроса, но каким бы сам по себе прискорбным, трагичным ни был этот факт, более того, по-человечески вполне объяснимым, сути дела он не меняет. Понимаешь? Не перебивай. Скажи, у вас все в порядке с внедрением новых видов изделий? Конечно, нет. А с совершенствованием производства? С современной технологией? С определением профиля? С взаимодействием, всех филиалов и головного предприятия? — Он умолкает и смотрит на меня, как боксер на нокаутированного противника. Может быть, ему даже немного жаль меня. Затем, уже без прежнего пыла, продолжает: — Видишь, каким стало ныне поле боя! Сейчас от каждого требуется очень много специальных знаний, нужны всесторонне подготовленные специалисты, высокообразованные технические руководители. Лишь после того, как мы будем их иметь, можно говорить о чем-либо другом, в том числе и о таких упущениях, как недостаточное внимание к старым кадрам, к тем, кто отстал, застряв в своем прежнем стрелковом окопе, тогда как фронт уже продвинулся далеко вперед…