— Где?
— У коменданта на столе.
— Мои?
— Нет, от дверей общежития.
— Иди ты к черту.
— Пошел бы, да боюсь упасть. Мне, старик, хмель сначала ударяет в ноги, а уж потом в голову.
Во мне все кипит, я продолжаю искать ключи. Зажигаю свет. Силади прикрывает глаза ладонью. На койке Тилла валяется распечатанный конверт. Беру его в руки, сверху гриф министерства и министерский штамп. Письма в нем нет.
Силади снова ложится, отворачивается к стене.
— Выключи свет, старина, — просит он. — Если загажу блевотиной стену, ты будешь отвечать.
— Давай помогу тебе выйти, а?
— Лучше дай выпить чего-нибудь покрепче. Есть у тебя?
— Нет.
— Жаль. Завтра Барону опять раскошеливаться. Он уже говорил тебе?
— О чем?
— О прощальном ужине. Его снова возводят в директора. Говорил, ох и мину же ты скорчишь, когда узнаешь.
Сумка уложена, только ключей не хватает. Уйти? Пусть остаются здесь? Подожду Гизи на лестнице. А вдруг она ночует у матери? Может, не придет домой еще несколько дней? Надо найти проклятые ключи.
Я снова торопливо обшариваю все кругом.
— Министр лично написал ему, — шумно выдыхает Силади. — В письме так и сказано: товарищу Михаю Тиллу. Барон прочитал про себя, потом взобрался на стул и читал вслух. А Борош тем временем ликовал от счастья. И только тогда осекся, когда Барон сказал, что сегодня вечером выиграет пари.
Как ни пытаюсь не слушать, не думать ни о чем, не придавать значения услышанному, все-таки вижу Тилла. Вот он важно шествует по заводскому двору, входит в директорский кабинет, садится в кресло. Нервная дрожь пробегает у меня по телу, я задыхаюсь от ненависти, все нутро переворачивается. Сейчас меня стошнит вместо Силади. Вспоминается Кёвари — а, по правде говоря, он и не выходил у меня из головы, — слышу его голос, злобное ожесточение, когда я прогнал его.
— Хватит болтать! — кричу я. — Знать ничего не хочу ни о Тилле, ни о Бороше, ни о чем…
— Знать не хочешь? Но ведь он же твой друг! А что ты скажешь, если сюда внесут сейчас мертвого Барона? Длинный отточенный кинжал поразил парня в самое сердце. Клянусь богом, что это будет не кинжал, а нож Бороша. — Он встает, кряхтит, закуривает, дымит. — Вот так зажал в руке, — показывает, — и кинулся за ним. Только не знаю, догнал ли? Уж и убивался он тут, плакал, как дитя малое.
— Из-за чего это? Они поскандалили, что ли?
— Ты разве не заметил, ведь этот остолоп Борош не на шутку втюрился в ту потаскушку? Не отходил от нее ни на шаг, как только ни уговаривал, даже жениться обещал. На полном серьезе задумал, осел.
— И что же?
— Потуши свет.
Гашу.