Мы с Фаркашем заметили его, конечно, последними, когда неожиданно наступила гробовая тишина. Медленно поднялись. Фаркаш старательно отряхивал с себя песок, а я стоял неподвижно, худой, длинный, мне казалось, будто голова моя возвышается над бетонным перекрытием и я смотрю на улицу, никого не замечая вокруг: ни мастера, ни Фаркаша, ни других подручных.
— Ну что ж, ребята, — сказал мастер, по слогам выдавливая слова — он немного заикался. — Очевидно, один из вас сильнее другого. Но не берусь быть судьей, не то, чего доброго, обвинят в пристрастности. Скажу лишь одно: поступайте-ка оба в цирк, а я как-нибудь обойдусь без вас.
2
Разумеется, я не последовал совету мастера и поступил не в цирк, а на станкостроительный завод по протекции одного из знакомых моей матери (бывшего директора начальной школы, некогда хорошо отзывавшегося о моих способностях). Там мне на первых порах доверили важный пост: сидеть в одной из раздевалок, где в последнее время произошло много краж. Две недели я охранял железные шкафы. Потом наконец поняли, что это слишком большая роскошь для такого мальчишки, как я, и меня перевели в механический цех уборщиком. Мне надлежало собирать металлическую стружку под токарными, фрезерными и строгальными станками, причем отдельно медную, бронзовую и железную. В цехе стоял специфический запах разогретого машинного масла. На улице уже шел снег, по утрам земля звонко стучала под каблуками. Когда в раздевалке я надевал засаленные брюки, прохудившийся пиджак, то со злорадством думал о мастере, о холодной строительной площадке.
С одной стороны цеха вдоль окон тянулся длинный стол с тисками, на котором собирали какие-то приборы. Тут работал и Пали Гергей. Но наше знакомство началось не здесь, а на футбольном поле.
Месяца три-четыре я уже подметал в этом цехе, но ни с кем не сдружился, считался мальчишкой, поскольку мне исполнилось всего лишь семнадцать лет, а все остальные были гораздо старше.
Весной ко мне подошел какой-то человек, он работал в инструментальном цехе, и спросил, не хочу ли я играть в футбол. Конечно, я хотел и, кажется, неплохо играл в дворовой команде.
— Приходи, — сказал он, — в пятницу после работы на тренировку, посмотрим.
Я старался изо всех сил. И все же, а может, именно поэтому, мне казалось, что у меня ничего не получалось, ноги не слушались, правой я действовал хуже, чем обычно левой, а левая была просто пустым местом, в глазах двоилось, мяч пасовал неточно — то не долетит, то перелетит…
После тренировки ко мне подошел тот самый человек, который пригласил меня сюда. Он назвался Йожефом В. Паппом. Это «В», как позже объяснил мне Пали Гергей, означало сокращенное «Виктория», то есть победа. Папп ввел его в состав своего имени из озорства, ради шутки. Словом, после тренировки Папп разрешил мне оставить форму у себя, он, мол, посмотрит меня еще раз. Бесспорно, это был уже первый шаг к признанию: он все же заметил, что я не бездарен.