— Вчера было воскресенье.
— Иди ты к черту. Тогда в субботу или пятницу. Чего дурака валяешь, ведь догадываешься, что меня интересует.
В субботу и пятницу? Еще недели две назад мы затеяли с Пали игру в миссионера и еретика. Сначала он был миссионером, а на днях мы поменялись ролями. Дома я извлек из ящика и снял со шкафа старые книги отца и прочитал все относящееся к этой теме, потом (по совету Пали) стал ходить в библиотеку. Игра оказалась очень интересной, и я увлекся ею. Так, например, мы разобрали понятие любви (и до того запутали, что сам бог не разобрался бы), затем очередь дошла до патриотизма, героизма и прочего.
Об этом я не мог сказать Паппу, инстинктивно угадывая в нем враждебного человека, который способен подглядывать в замочную скважину или в чужое окно. На его настойчивые расспросы я отвечал со скрипом: мол, разговаривали о любви и спорте, о том, что было бы, если бы люди не разделялись на бедных и богатых и никто не мог бы наживать целые состояния.
— Ну, ладно, малец, ступай, мы еще потолкуем об этом, — сказал он, сдерживая ярость. — Но в воскресенье непременно будь на месте, не то башку оторву.
На следующий день я обо всем рассказал Гергею.
— О чем он еще говорил? — спросил Пали, когда я кончил.
— Папп сказал, что ты коммунист.
— А ты ему что? — серьезно спросил Пали.
— Ничего. А что я мог сказать? Думал, что лучше с ним не связываться, а то, чего доброго, и в самом деле заставит прийти на воскресную мессу, и тогда я не смогу посмотреть матч с ференцварошской командой.
4
Папп все же вышел победителем (как видно, «В» не зря торчало перед его фамилией). Прошло дня два, и меня вызвали в отдел найма. «Что им нужно от меня? — терялся я в догадках. — Если уволят, пойду снова на стройку, сейчас как раз сезон». И все же мне стало немного грустно при этой мысли. Черт его знает, уже успел полюбить завод.
В конторе барышня (дочь коменданта, которая мне очень нравилась) сказала, чтобы я зашел к господину Гоацу, он хочет со мной поговорить.
«Значит, дело серьезное! — пронеслось в голове. — Но что именно?»
Начальник отдела найма, будучи человеком низенького роста, принимал посетителей всегда сидя, поскольку вверх от поясницы был длиннее, чем вниз от нее. Его короткую шею венчала совершенно круглая голова, которую он всегда брил до блеска, а почему он так делал, бог его знает. Кожа на ней была такая желтая, что если бы смотреть только на его голову, то этого человечка можно было бы принять за китайского мандарина или индийского будду.
— Садитесь, — буркнул он, когда я вошел.