— Малец, если овладеешь этим приемом, все верхние мячи у ворот будут твоими.
В один из таких тревожных вечеров нас вновь посетила тетя Йолан. На сей раз под предлогом, будто случайно проходила мимо. Она восторженно расхваливала угощения матери, которая, казалось, принимала ее на сей раз намного радушнее.
Я понимал, что этот визит она нанесла мне. И действительно, как только представился случай, она топнула:
— Зайди завтра в ателье.
Когда на следующий день я пришел на площадь, звенели колокола, перед церковью стояли ряды украшенных цветами карет, на ступеньках толпились люди.
Йолан стояла в дверях ателье, сложив руки на высокой груди; стройная, подтянутая, с четко обрисовывавшимися бедрами. Она показалась мне очаровательной. Если бы я видел ее впервые и она не была моей теткой, пожалуй, мог бы влюбиться в нее.
По церковной лестнице спускался огромный ком из белых кружев, по обеим сторонам его выстроились черные фраки и белые манишки.
— Что это? — спросил я, подойдя к Йолан.
— Ничего, — сквозь зубы ответила она, продолжая смотреть на невесту. Затем отвернулась и опустила руки. — Какая-то знатная сука соединила свою судьбу с не менее знатным кобелем, — проговорила она с чуть заметной улыбкой.
В ателье она, как и полагается, стала за прилавок, взяла в руки не то штаны, не то комбинацию — точно не помню уже — и, жестикулируя, словно гоняя мух, заговорила:
— Пойдешь к жене Гергея. Понял? — Таким приказным, фельдфебельским тоном она еще никогда не разговаривала со мной. — Отдашь ей деньги. Ничего лишнего не говори, скажешь только, что прислали товарищи. Попросишь у нее пару старых чулок и принесешь ее завтра сюда.
Она вышла из-за прилавка и, прощаясь, сунула мне в руку деньги.
— Я не знаю, где она живет, — произнес я в замешательстве.
Йолан быстро объяснила, как ее найти, при этом глазами, всем своим видом давая понять, что мне пора уходить.
Вечером, приготавливая мне постель, мать со вздохами стала вспоминать отца, затем с упреком сказала:
— Яни, ты совсем перестал молиться! Раньше, бывало, становился на колени перед кроватью, даже зимой, несмотря на холод. Дорогой мой сынок…
Невыносимо тягостными были эти минуты, и я радовался, что уйду из дому. Когда я сказал об этом матери, она запричитала:
— Пресвятая дева Мария! В такую-то пору? Куда?
— По делу, — отрубил я. Надел пальто, посмотрел на себя в зеркало и вышел.
Я бродил по пустынным улицам, выжидал подходящий момент и досадовал в душе на своих руководителей. Нечего сказать, задание: успокаивать деньгами плачущую женщину. Я охотнее согласился бы прятать винтовки в укромном месте или штурмом брать тюрьму, в которой томится Пали. Интересно, в какой именно тюрьме он находится? Или… Да что там, наверно, решили, что мальчику и этого достаточно. А все из-за Йолан, это она считает меня сосунком и другим то же внушила. Со злостью я пинаю ногой чей-то забор. Прогнившая планка с треском ломается, собака лает, задыхаясь от ярости.