В квартире ни души, на столе записка: «Если захочешь увидеть меня, я у мамы». Переворачиваю записку обратной стороной: пусть видит, что я прочел ее.
Принимаю душ, бреюсь, ложусь в постель…
Просыпаюсь от настойчивого телефонного звонка. Открываю глаза. Темно. Не сразу соображаю, почему меня окружает мрак, какой сегодня день — воскресенье или понедельник, раннее утро или глубокая ночь. На ощупь беру трубку, выпускаю ее из рук, но все же успеваю подхватить и в полусне отвечаю:
— Алло!
— Яника, старикашка, это ты?
Я с трудом узнаю дрожащий женский голос.
— Ну разумеется, тетя Йолан, кому же еще быть! Как поживаете? — Я бодрюсь, прислушиваюсь к собственному голосу и не узнаю его — он словно ломается, как в молодые годы.
— Старикашка, тебе, конечно, и в голову не придет, по какому поводу я звоню. — «Откуда, черт возьми, мне знать?» — думаю я. — Мне нужен адрес бедняжки Эржи.
— Эржи? — бормочу я, словно не понимаю, о ком это она спрашивает.
— Жены, вернее, вдовы Пали. Ты должен знать…
— Да, да…
— Ну так скажи!
— По-моему… — И я называю адрес, неуверенно, запинаясь. — У них же старый…
— Не изменился? — Она долго молчит. — Ты уверен?
— По-моему, да…
— По-твоему? — удивляется она, все больше раздражаясь.
— Я почти уверен.
Голос у меня вибрирует, как проволока под эквилибристом. Чувствую, какая мысль кроется за ее вопросом, она тоже догадывается, о чем я думаю сейчас. Я, наверно, испытал бы чувство стыда, не будь так обессилен, измучен и взвинчен. Она долго молчит, как бы прикидывая, стоит ли говорить, затем очень любезно все-таки произносит:
— Ладно, старикашка, спасибо. А вот то, что ты ее не навестил… — Она умолкает.
— Что? — кричу я в трубку.
— Ничего, — отвечает она. — Всего хорошего. Привет Гизи. — И кладет трубку.
Я устремляюсь в ванную, становлюсь под душ, струи холодной воды долго, с ожесточением хлещут меня по телу. Постепенно прихожу в себя.
Спрашивать легче, чем отвечать. Почему я не навестил Эржи? Стыд удерживал. Но сейчас дрожащий голос Йолан избавил меня от него. Собираюсь и иду к Эржи.
3
Первый раз я был у Эржи лет двадцать назад, вскоре после того, как Пали во второй раз посадили за решетку. В то смутное время полные тревог и волнений дни сменялись не менее тревожными ночами; я все ждал, что очередь вот-вот дойдет и до меня. А вдруг Пали изменят силы? Что, если его доведут до умопомрачения, замучают до того… что он проболтается и назовет мое имя?.. Или дознаются обо мне каким-нибудь окольным путем, как в свое время дознались о нем и Аранке? Стоило в цехе появиться постороннему, как я вскидывал голову; подходил к дому и открывал калитку, а сам думал: только ли мать ждет меня на кухне; прежде чем отворить дверь, озирался по сторонам; засыпал с мыслью, не придут ли ночью за мной. И какую же радость доставляла мне тогда теплая постель, свободный вечер, тренировки, матчи. Меня уже поставили центральным защитником. В. Папп, помогая мне совершенствовать удар головой, говорил: