Я отскакиваю и иду дальше.
Жена Пали Гергея? Какая она? Он никогда не рассказывал мне о ней, хотя у нас не раз заходил разговор о женщинах. Великие словесные баталии на тему о любви… Чудесные были времена, мы только тем и занимались, что с утра до вечера болтали, в то время как руки делали свое дело. Пали как-то раз сказал, что подлинное достоинство женщины не в ее девственности, не в том, что она девушка, а в том, что она мать, ибо смысл жизни не в начале, а в завершении; всякая мечта пуста, если она возводит в добродетель уклонение от предназначенных обязанностей, всякая цель наивна, если она не служит будущему. Я даже слышу его голос, чуть хрипловатый, монотонный, заглушаемый скрежетом напильника. Единственное, что он мне рассказал, — это о своей первой брачной ночи, как Эржи вырвалась от него и чуть стену не прошибла.
Часы на кафедральном соборе после четырех глухих ударов пробили десять звонких.
Как сказала Йолан, на углу корчма, шелковица, под нею стулья, столики, от угла четвертый дом, единственный двухэтажный, если стать лицом к нему, первое окно внизу, справа от ворот.
Я постучал.
Какая она, Эржи?
Ни звука.
Снова постучал по стеклу, неторопливо, ритмично, раз, два, три… одиннадцать… Вот, кажется, приблизилась чья-то голова. Или мне показалось? Продолжаю стучать. Кто-то приник к стеклу.
Я показываю жестами, чтобы открыли окно.
Тень исчезла и вскоре появилась вновь, но теперь уже в зимнем пальто, тихонько открыла створку окна.
— Кто там? — спросил шепотом женский голос.
Светлые волосы упали женщине на лоб, она откинула их рукой назад.
— Яни Мате, — ответил я тоже шепотом. — Вы, наверно, слышали обо мне. — Я достал из кармана конверт. — Возьмите, пожалуйста, это вам посылают товарищи.
Она не сразу протянула руку, еще больше высунулась в окно, чтобы получше разглядеть меня; волосы опять упали ей на глаза, она потянулась поправить их, пальто распахнулось, и я увидел се полную грудь… Вспомнилось, что рассказывал Пали о первой брачной ночи…
— Пожалуйста, возьмите, — пробормотал я, совсем смутившись. — И еще интересуются, не получали ли вы каких-нибудь известий от Пали.
Она продолжала колебаться, но в конце концов, хоть и не охотно, все же взяла деньги, свернула их и сунула в карман. Снова поправила волосы и прошептала:
— Нет, к сожалению, ничего. А вы?
— Тоже.
Мы продолжали стоять, я не в состоянии был выдавить из себя ни слова, ничего не шло мне на ум, кроме узкой кровати, о которой говорил Пали, ее волос и ночной рубашки, которую увидел, когда распахнулось пальто.
— Я еще приду, — произнес я наконец. — Но не заставляйте долго стучать.