Когда я жаловался в главке — всякому терпению приходит конец, и мне просто ничего другого не оставалось, — меня успокаивали, дескать, потерпите еще немного, ему до пенсии остался всего год, наш завод проходит стадию реорганизации, укрупнения, нет смысла обострять сейчас обстановку. Но тем не менее от меня требовали выполнения плановых заданий.
Пали всячески старался помочь мне. В последнее время часами просиживал в технической библиотеке — даже, как я узнал потом, в ущерб занятиям, — копался в немецких журналах. Вносил много ценных предложений. Кое-какие из них можно было бы претворить в жизнь, если бы… Если бы не дядюшка Лайош и не предстоящая реорганизация.
В конце весны шестидесятого года обнаружилось, что Пали очень много пропустил занятий в техникуме. Я узнал об этом, когда мы переезжали на новую квартиру.
В то время Пали как член завкома занимался жилищными делами, многие нуждающиеся получили тогда жилье, в том числе и мне выхлопотал он двухкомнатную квартиру. Мы переезжали в среду. Пали весь вечер помогал нам перетаскивать вещи. Когда кончили, я спросил у него, как он отчитается за пропущенные занятия.
— Никак, — ответил он. — Один день погоды не делает.
— Как так?
— За систематическое непосещение занятий меня не допустили к экзаменам.
— Но ведь ты теряешь целый год! — воскликнул я, пораженный той легкостью, с какой он произнес это.
— Ну и что ж, зато как следует усвою материал третьего курса. Говорят, он самый важный.
Не знаю, так это или нет, но мне показалось, что он недооценивает учебу. Я предложил ему свое содействие, напомнив, что есть возможность сдать экзамены непосредственно аттестационной комиссии. Но он отказался, сказав, что пробелов в его познаниях не меньше, чем пропущенных занятий.
Что поделаешь, таким уж трудным был тот год.
3
В шестьдесят первом году Андраша Фюлёпа назначили заместителем министра, и вскоре на совещании директоров — я часто замещал дядюшку Лайоша — мы встретились и, конечно, узнали друг друга. Он пригласил меня к себе, и мы, как старые друзья, разговорились. Когда-то в партшколе мы вместе громили шаткие позиции доморощенных апологетов буржуазной философии, затем принимались спорить друг с другом, благо все идейные противники были повержены, произносили громкие слова за их упокой.
Накануне рождества шестьдесят первого года заместитель министра Фюлёп сам позвонил мне и попросил срочно приехать к нему. Разумеется, я все бросил и помчался.
С полчаса просидел в приемной — кроме меня, приема ждали еще два незнакомых мне посетителя, — наконец пришла и моя очередь.