— Но, господин…
— Им нужен я, а не вы. Так что уходите! — (Он все еще медлил.) — Иди! — Я провыл этот приказ как терзаемая душа.
Финан подчинился. Я знал, что он предпочел бы остаться, но мой гнев и призыв защитить наших людей и Бенедетту убедили его. А быть может, он осознал, как бессмысленно умирать, когда есть шанс жить. Кому-то ведь нужно принести весть в Беббанбург.
Всему приходит конец. Лето кончается. Счастье кончается. Дни радости сменяются днями печали. Даже боги погибнут в последней битве — Рагнареке, — когда все зло мира вырвется на свободу и померкнет солнце, черные воды поглотят дома людей, а величественный зал Валгаллы обратится в пепел. Всему приходит конец.
Я вытащил Вздох Змея и пошел навстречу разведчикам, ни на что не надеясь. В тот миг меня вела судьба, а человеку следует ей покоряться. Выбора нет, и я сам избрал эту судьбу. Я вознамерился сдержать данное Этельстану слово, был неосмотрителен и глуп. Эти мысли крутились у меня в голове, пока я шагал между залитой солнцем живой изгородью и колосьями ячменя. Ячменное поле. А еще думал, что я дурак и иду навстречу дурацкому концу.
И скорее всего, мое идиотское решение не спасет моих людей. Не спасет Бенедетту. Не спасет девушек и детей. Хотя некая робкая надежда еще теплилась. Побеги я вместе со всеми, всадники догнали бы нас и вырубили бы всех до единого. Ваормунду нужен был я, не они, поэтому я остался на том ячменном поле, чтобы подарить Финану, Бенедетте и остальным эту робкую надежду. Судьба распорядится сама. Потом я остановился рядом с полянкой из кроваво-красных маков: рог разведчика позвал врагов с дороги, и теперь они гнали коней ко мне. Я нащупал амулет на шее, но знал, что боги отвернулись от меня. Три норны отмеряли нить моей жизни, и одна из этих хихикающих старух уже держала ножницы. Всему приходит конец.
Я стоял и ждал. Всадники пронеслись через брешь в зарослях кустарника, но, вместо того чтобы устремиться прямо на меня, въехали в высокий ячмень, топча копытами колосья. Я повернулся спиной к изгороди, а конные образовали передо мной широкий полукруг. Некоторые нацелили на меня копья, будто боялись, что я на них нападу.
Последним появился Ваормунд.
До той схватки в Лундене, у старого дома на реке, я встречался с ним лишь однажды и в ту первую встречу унизил его, ударив по лицу. Уродливое это было лицо, плоское, с пролегшим от правой брови до левой скулы боевым шрамом. Отличали его щетинистая каштановая борода, глаза, мертвые как камень, и поджатые в нить губы. Настоящий верзила, даже выше меня — таких ставят в середину «стены щитов» на устрашение врагу. В тот день он скакал на большом сером жеребце, уздечка и седло которого были отделаны серебром. Ваормунд наклонился, опершись на луку, посмотрел на меня и улыбнулся, вот только улыбка его скорее напоминала гримасу.