Палуба к этому времени стала красной и липкой. Еще один противник, с перекошенным от ярости лицом, совершил гигантский скачок, ударив своим щитом с намерением проломить нашу линию, но Беорнот налег на меня со спины, и щит врага грохнул о мой, а сам он покачнулся в сторону борта. Он нанес укол саксом мимо моего щита, его щербатый рот раззявился в безмолвной злобе. Но клинок врага скользнул по кольчуге, я же двинул щитом вперед, и детина с проклятием сделал шаг назад. Я толкнул снова, и он заорал во всю мочь, летя в прогал между кораблями.
Ветер прижимал нас обратно к большому судну. Нос его на добрых три фута возвышался над нашей кормой. Пятерым удалось перескочить к нам на борт, и все пятеро погибли, и теперь те, кто располагался за высоким штевнем, попытались достать нас копьями. Уколы получались слабыми и только барабанили по нашим щитам. Какой-то человек подбадривал воинов:
— Это язычники! Потрудитесь во славу Божию! Захватите их и перебейте!
Но им не хватало духу взять нас на абордаж. Для этого пришлось бы прыгать на подставленные копья, поэтому враги потянулись к середине корабля, откуда им было бы легче к нам перебраться, да только парни Эгила уже покончили со своими противниками и ждали новой драки.
— Беорнот! — Мне кое-как удалось протиснуться через вторую шеренгу. — Оставайся тут. Не давай этим ублюдкам покоя.
Я оставил ему шестерых в помощь, а остальных повел к залитому кровью шкафуту.
— Осви! Фолькбальд! Мы перебираемся! Все вместе! Пошли!
Волны и ветер разворачивали нас так, что в любой миг корабли могли встать борт к борту. Собравшиеся в своем трюме враги выжидали. Ублюдки построили «стену щитов», и это говорило мне, что брать нас на абордаж они не собираются. Напротив, в их планы входит заманить нас на свой корабль и обломать зубы об их щиты. Враги не кричали, и вид у них был напуганный, а струсивший враг уже наполовину побежден.
— Беббанбург! — взревел я, шагнул на гребную банку, разбежался и прыгнул.
Человек, обозвавший нас язычниками, не унимался:
— Бейте их! Бейте!
Он стоял на высокой носовой палубе, откуда отряд в дюжину противников метал в Беорнота и его товарищей бесполезные копья. Остальная часть команды, по моим прикидкам не больше сорока человек, противостояла нам в темном чреве корабля. Воин напротив меня — юнец с круглыми от ужаса глазами, в кожаном шлеме и со стареньким щитом — подался назад, когда я коснулся палубы.
— Сдохнуть хочешь! — рыкнул я. — Бросай щит, малый, и будешь жить.
Не вняв совету, он поднял щит и ударил им меня. Нанося удар, он вскрикнул, хотя ничего плохого с ним не произошло. Я встретил его щит своим, развернув так, чтобы и щит юнца повернулся, открывая тело для смертоносного укола Осиным Жалом, пришедшегося в низ живота. Я дернул клинок вверх, потроша противника, как упитанного лосося. Справа от меня был Фолькбальд, слева Осви, и втроем мы прошли через жидкую «стену щитов», переступая через убитых и поскальзываясь в крови.