Королем в Эофервике стал Гутфрит. Его избрали при поддержке датских ярлов, продолжавших править большей частью Нортумбрии. Наша встреча была краткой. Подобно своему брату, он был худощавым и светловолосым, с красивым лицом, но, в отличие от Сигтригра, подозрительным и мрачным. В вечер нашей встречи, когда Гутфрит скрепя сердце угощал меня в своем большом зале, он потребовал дать ему клятву верности. Но не тотчас же: намекнул, что после пира будет достаточно времени для короткой церемонии. Выпив весь мед и эль, он пожелал еще хмельного и громко заржал, когда один из его людей завалил на стол служанку.
— Тащи ее сюда! — крикнул он. — Тащи сюда эту сучку!
Но пока девчонку волокли к помосту, на котором он восседал, Гутфрит облевался и уснул. Мы уехали поутру, сев на коней, оставшихся от разбитой армии Этельхельма, и присягу я так и не принес.
Я ехал домой с моими людьми: с Финаном-ирландцем, с Гербрухтом-фризом, с Иммаром-даном, Видарром-норманном, а также Беорнотом и Осви, саксами. Мы семеро были воинами, а еще мы были братьями. С нами ехали дети, спасенные из Лундена, дюжина освобожденных с корабля Гуннальда рабов и Бенедетта.
А Эдит была мертва.
Наконец я оказался дома, где морской ветер обдувает скалы. Здесь я думал о мертвых, думал о будущем, о трех королевствах, слившихся теперь воедино и желавших присоединить четвертое.
Рядом со мной села Бенедетта. Алайна, как всегда, крутилась поблизости. Девочка притихла, глядя, как Бенедетта берет меня за руку. Я сжал ее ладонь, быть может чересчур крепко, но она не пожаловалась и не выдернула руку.
— Ты не хотел ее смерти.
— Нет, хотел, — возразил я тихо и уныло.
— Тогда Бог простит тебя, — заявила она, потом положила голову мне на плечо. — Он нас создал, — добавила женщина, — так пусть принимает нас такими, какие мы есть. Такова Его судьба.
Я вернулся домой.