— Парень, жить хочешь? — поинтересовался фриз. — Тогда вычерпывай воду!
— Твоего отца зовут Сеолбертом? — спросил я Сеолнота.
Тот удивился моей осведомленности, хотя на самом деле это была всего лишь догадка.
— Да, — выдавил пленник.
— Я знал его, когда был маленьким.
— Он мне рассказывал. — Священник помолчал и добавил: — Лорд.
— Я тогда ему не нравился, — признался я. — И уверен, до сих пор не нравлюсь.
— Господь наш заповедал нам прощать, — пробормотал он, но тем унылым тоном, каким говорят христианские попы, когда вынуждены признавать неприятную истину.
— Где твой отец теперь?
Священник некоторое время молчал, потом решил, видимо, что ответ не откроет тайны:
— Отец мой служит Господу в соборном храме Винтанкестера. Как и мой дядя.
— Рад, что оба они живы! — воскликнул я, покривив душой, потому как не любил братьев.
Это были близнецы из Мерсии, похожие один на другого, как два яблока. Они вместе со мной находились в заложниках у данов, и если Сеолнот и Сеолберт оплакивали свою долю, я радовался ей. Мне полюбились даны, а близнецы, истовые христиане, сыновья епископа, были воспитаны в убеждении, что все язычники — дьявольское отродье. Получив свободу, они отправились учиться на священников и сделались яростными ненавистниками северных богов. Судьба распорядилась так, что дорожки наши частенько пересекались. Они всегда относились ко мне с презрением и обзывали врагом церкви и еще похуже, но я в итоге поквитался с ними за оскорбления, выбив отцу Сеолберту бо́льшую часть зубов. Сеолнот был очень похож на отца, но я подумал, что беззубый Сеолберт наверняка назвал бы сына в честь брата. И угадал.
— Так что сын щербатого отца делает в нортумбрийских водах? — спросил я.
— Божью работу, — заявил он.
— Пытает и убивает рыбаков, то есть? — уточнил я.
На это попу ответить было нечего.
Мы пленили всех вражеских командиров и той ночью их заперли в пустой конюшне под охраной моих людей, но отца Сеолнота и сраженного печалью Вистана я пригласил поужинать в главном зале. Это не был пир — большинство дружинников поели раньше, — поэтому за столом оказались только экипажи кораблей. Единственной присутствующей женщиной, не считая служанок, была моя жена Эдит. Я усадил отца Сеолнота по левую руку от нее. Мне поп не понравился, но я решил проявить уважение к его сану и пожалел о своем поступке сразу же, как только он занял место за высоким столом. Священник воздел руки к закопченным балкам и принялся громким и резким голосом возносить молитву. Я посчитал этот жест проявлением храбрости, но то была храбрость дурака. Он просил Бога испепелить огнем сей «оплот пагубы», опустошить его, выжечь зло, поселившееся в его стенах. Я позволил ему помолоть языком некоторое время, потом попросил замолчать. Но когда вместо этого он только заговорил громче, призывая своего Бога низвергнуть нас в пучину ада, я кивнул Бергу.