— Вероятно. Думаю, да. Но дядя твой не дурак. Что, если он не сунется в вашу ловушку? Что, если он оставит своих людей в цитадели, укроется и переждет?
— И прослывет трусом под насмешки Крушителя Мечей у самого порога? — Ярви придвинулся к матери, глядя ей прямо в глаза. — Ни за что. Я сидел там, где сидит он, и мне его мысли знакомы. Одем пока не обжился на Черном престоле. Никто не славит его великих побед, потому что их нет. А есть память об отце, и ходят предания о дяде Атиле — ему придется с ними соперничать. — И Ярви осклабился, потому как знал, каково это — прозябать в тени брата.
— Одем не откажется от золотой возможности сделать то, что не удавалось братьям. Разгромить Гром-гиль-Горма и объявить себя могучим военачальником.
Улыбка расплылась на лице матери, и Ярви стало интересно: смотрела ли она на него с восхищением прежде хотя бы раз?
— Твоему брату досталось многое, помимо здоровой руки, но весь разум боги приберегли для тебя. Ты сделался очень проницательным, Ярви.
Похоже, правильно примененный дар сопереживания — убийственное оружие.
— Годы подготовки ко вступлению в Общину не прошли даром. Однако ж помощь от кого-нибудь, близкого к Одему, подпитает шансы на успех. Надо сходить к матери Гундринг.
— Нет. Она — служитель Одема.
— Она — мой служитель.
Мать покачала головой.
— В лучшем случае ее верность расколется надвое. Кто знает, что она посчитает наибольшим благом? И без этого столько всего может пойти не так.
— Но на кону так много. Небывалые ставки означают неслыханный риск.
— Означают. — Она встала, отряхнула юбки и задумчиво на него посмотрела. — Когда же любимый мой сын заделался таким игроком?
— Когда дядюшка швырнул меня в море и отобрал мои наследные права.
— Он тебя недооценил, Ярви. Как, впрочем, и я. Правда, я с радостью готова учиться на ошибках. — Ее улыбка угасла, а голос принял мертвенный оттенок. — А его ждет кровавая расплата. Отсылай птицу Гром-гиль-Горму, сестричка. Передай — мы ждем его с нетерпением.
Сестра Ауд низко поклонилась.
— Слушаюсь, о королева, но… стоит отослать — и обратной дороги не будет.
Мать Ярви разразилась лающим смехом.
— Спроси у своей госпожи, сестра. Я не из тех, кто отступает на полпути. — Потянувшись через стол, она положила сильную руку на слабую руку Ярви. — Не из тех и мой сын.
— Опасно же до черта, — прошептал Ральф, и тьма поглотила его слова.
— Жить вообще опасно, — ответил Ничто. — Все дни, начиная с рождения.
— Все равно — можно с криком и голой задницей броситься в Последнюю дверь, а можно осторожно двинуться в другую сторону.