Лютый шторм бушевал той ночью, когда Ярви узнал, что он — король. Или, по крайней мере полкороля.
Такой ветер гетландцы звали «ищущим», ибо он отыскивал любую щель и скважину и, как бы люди ни подпитывали огонь, как бы ни жались друг к другу, нес мертвенный хлад Матери Моря всякому жилищу.
Ветер терзал ставни узких окон матери Гундринг, и даже окованная железом дверь стучала о порог. Ветер дразнил пламя в очаге — пламя злобно плевалось и трещало, пририсовывало когти теням висевших повсюду сухих трав, мерцало на корне, который мать Гундринг подняла шишковатыми пальцами.
— А это?
С виду — обычный комок грязи, но Ярви выучил этот урок.
— Корневище черного языка.
— И для чего, мой принц, служителю брать его в руки?
— Служитель надеется, что брать его не придется. Его отвар без вкуса и цвета, но это — самый смертельный яд.
Мать Гундринг отбросила корень.
— Порою служитель обязан браться за темные и опасные вещи.
— Служители обязаны стремиться к меньшему злу, — сказал Ярви.
— И отмерять наибольшее благо. Верно. Пять ответов из пяти. — Один одобрительный кивок матери Гундринг, и Ярви зарделся от гордости. Одобрение служителя Гетланда не так легко заработать.
— На испытании загадки будут попроще.
— На испытании. — Ярви встревоженно потер скрюченную кисть сухой руки большим пальцем здоровой.
— Вы его пройдете.
— Откуда вам знать?
— Это долг служителя: сомневаться во всем…
— …но всегда выражать уверенность, — закончил он за нее.
— Ну вот! Вас-то я знаю. — Это правда. Лучше ее его не знал никто, даже родная семья. Особенно родная семья. — У меня еще не было столь сообразительного ученика. Вы пройдете с первого раза.
— И перестану быть принцем Ярви. — При этой мысли он почувствовал лишь облегчение. — У меня не будет ни семьи, ни наследных прав.
— Вы станете братом Ярви, а вашей семьей станет община служителей. — Огонь высветил у глаз матери Гундринг морщинки улыбки. — Вашим наследством станут травы и книги и тихое слово. Вы будете давать советы и помнить, врачевать и говорить правду, познавать тайные пути и на всех наречиях торить дорогу для Отче Мира. Как пыталась поступать я. Это — самое доблестное из занятий, какую б чушь ни горланили на боевой площадке мускулистые олухи.