— Корень черного языка?
— Я дал клятву, мать Гундринг. Клятву отмщения убийцам отца. Пускай я и полумужчина, но клятву я исполню целиком.
Тут огненные завитки в очаге мигнули и встрепенулись, озаряя оранжевыми бликами пузырьки и склянки на полках.
— Твой отец и твой брат, — натянуто проскрипела мать Гундринг. — Одем и его люди. И так много прочих. А теперь Последняя дверь открывается предо мной. И все… из-за каких-то монет.
Она открыла рот и покачнулась, заваливаясь на очаг. Ярви вскочил и осторожно поддержал ее под руку своей левой, а правой пододвинул подушку и бережно усадил обратно в кресло.
— Похоже, монеты — самое убийственное оружие.
— Мне так жаль, — прошептала мать Гундринг. Ее дыхание становилось прерывистым.
— И мне. Никому не жаль так, как мне, — обойдите весь Гетланд.
— Лукавишь. — Она едва улыбнулась, слабея. — Из тебя, отец Ярви, выйдет отличный служитель.
— Буду стараться, — промолвил он.
Она не ответила.
Ярви с трудом втянул воздух, и прикрыл ей веки, и сложил ее иссохшие руки, и в тошноте, в измождении обмяк на своем стуле. Так он и сидел, когда с грохотом распахнулась дверь и фигура входящего запнулась о порог, задевая охапки сухих растений, закачавшихся, словно висельники.
Один из юных воинов, новичок в дружине, сам едва закончивший испытания. Еще моложе, чем Ярви, — свет очага полз по его безбородому лицу, когда тот, медля, ступил в покои.
— Король Атиль просит своего служителя прибыть на аудиенцию, — сказал он.
— Неужто просит? — Ярви сомкнул пальцы здоровой руки на посохе матери Гундринг. На своем посохе: эльфийский металл приятно холодил кожу.
Он встал и выпрямился.
— Передайте государю, что я иду.