— Видишь, как мы с тобой похожи, — мама обняла меня за плечи, и у меня на секунду возникло такое чувство, что я схожу с ума.
Не думала, что если мне изменить форму бровей, накрасить глаза, оттенить контур носа, овал лица, и чуть увеличить с помощью карандаша и помады верхнюю губу, то сходство с Амели Ривз будет таким разительным.
— Моя… Моя девочка, — из глаз мамы снова потекли горькие слезы, ломая мое спокойствие, как хрупкий крекер. — Ничего от него нет. Все мое. Он не заслуживал такой умной и красивой дочки, как ты. Несправедливо. Твоим отцом должен был быть Илвар, а не он.
— Мам, не надо, пожалуйста. Не расстраивайся так. Что поделаешь, если у меня два отца. Я ведь люблю Илвара так же, как и Боба. И ничто в этом мире не изменит моих чувств к ним обоим.
— Несправедливо, — мама упрямо трясла головой, не желая принимать правду, причиняющую ей боль. — Это так несправедливо, что у Илвара не может быть своих детей. Он самый лучший на свете муж и отец: ласковый, добрый, заботливый… Я знаю, ты злилась на меня за то, что я запретила Бобу появляться с тобой на людях и требовала, чтобы никто не знал о вашем родстве, но я всегда считала, что так будет честно. Ты больше дочь Илвара, чем Боба. Ведь это Илвар забрал нас к себе, когда нам с тобой было некуда податься; это Илвар не спал ночами и носился с тобой, когда у тебя резались зубки или что-то болело; это Илвар отдал все сбережения, что у нас были, и заложил всю недвижимость, чтобы поднять тебя после ранения на ноги. Он и бизнес готов был продать, если бы понадобилось. Разве он не настоящий отец? Разве он не заслуживает твоей любви?
Если честно, я всегда считала, что это Илвар настоял на сохранении секретности относительно наших с Бобом встреч, а оказывается, он просто всю жизнь выгораживал маму.
— Настоящий. Заслуживает, — душившие меня слезы прорвали выдержку, как плотину, ломая мой взгляд на себя прошлую и нынешнюю.
Я чувствовала себя слепой эгоистичной дурой, зациклившейся на собственных обидах и проблемах, не замечающей за ними, какую боль причиняю любящим меня людям — единственным, кому я была небезразлична в этом мире. Мне вдруг стало страшно, что я могла никогда не узнать, на какие жертвы родители готовы были ради меня пойти. И ведь они никогда ничего не просили взамен, бескорыстно желая мне лишь простого человеческого счастья. Наверное, это наивысшая степень любви — быть счастливым просто потому, что счастлив тот, кто тебе бесконечно дорог.
— Прости меня. За все те годы, что портила тебе нервы и обижала. Прости за нелепые обвинения и жестокость, за то, что нечасто звоню и еще реже появляюсь. Прости мне мою невнимательность. Я так мало времени уделяла тебе и папе… — шептала я, целуя заплаканное мамино лицо. — Но ведь еще можно все исправить. Хочешь?