Стэнфорд ошалело округлил глаза, а меня уже несло, и тормоза явно отказывали. Я была зла. Как же я была на него зла.
— Динамо не любишь? А что заставило тебя делать на меня ставку на глазах у всего клуба? И почему кому-нибудь из мужиков ты не предложил что-то подобное? Или шпилить мужика тебе не по кайфу?
— Эй, ты чего? — растерянно пробормотал он.
— Ну, конечно. Мужику ты предложил бы абсолютно нормальную игру, а вот я — совершенно другое дело. То, что унизительно для мужиков, вполне приемлемая вещь для баб. Они же все давалки. Что им стоит раздвинуть ноги и дать классному парню? Ведь ты же классный парень, Стэн? Надо было твою жопу Хоупу на растерзание отдать.
— Шо…
— Да пошел ты, — я спрыгнула со стула и угрожающе предупредила: — Не подходи ко мне больше. Никогда. Отстрелю все, что шевелится, на хрен. Понял?
— Подожди…
Стэнфорд ломанулся за мной следом, но я вскинула руку, останавливая его своим жестом и пылающим злостью взглядом.
— Извини, — напряженно глядя в мое лицо, произнес он.
Тяжело дыша и задыхаясь от переполнявших меня гнева и обиды, я смотрела на мужчину, не понимая, почему мне так больно и сердце давит, словно его зажали в тиски.
— Прости меня. Пожалуйста, — повторил Стэнфорд. — Не знаю, что на меня нашло. Тупая была шутка, — говоря моими же словами, признался он. — Я никогда не обижаю женщин. Клянусь. И отвратительно себя чувствую, если они из-за меня расстраиваются и плачут.
— Плачут? Да хрен я из-за тебя слезы лить буду. Не дождешься, — сглотнув горький ком, я упрямо вскинула голову, бросая вызов скорее себе, чем Стэнфорду.
— Шо, подожди… — видя, что я собираюсь уйти, вновь окликнул меня Стэнфорд.
— Свободен, Гвоздь. Я не ясно объяснила?
— Ты второго шанса не даешь никому? Я же извинился, — упрямо выкрикнул он.
— Прощаю и прощай.
— Давай нормально поговорим.
— О чем? — рыкнула я.
— Я не знаю, — виновато улыбнулся Стэнфорд. — Знаю только, что не хочу, чтобы ты уходила вот так. Не уходи. Пожалуйста.
Лучше бы он молчал. Послать его тогда было бы гораздо проще, и никакого сожаления по этому поводу я бы больше не испытывала. Но его искренность рубила, как топор. В совокупности с ясным взглядом карих глаз она вышибала мне мозг.
— Давай сыграем без всяких ставок и посторонних глаз. Просто в кайф. Только ты и я…
Это его бесхитростное «только ты и я» что-то со мной сделало: то ли убило наповал, то ли ранило в самое сердце. Так бывает: живешь, ходишь, дышишь и вдруг — бах, и… твоя жизнь после одной короткой фразы переворачивается вверх тормашками.
Я смотрела на Стэнфорда и спрашивала себя: «Что ты делаешь, Шарлотта?»