— Почему же позволили этому выступить? Какой резонанс! Что предпримет теперь наш друг Франклен-Буйон! Что скажет Европа?
— Но в Европе, тебе известно, иногда практикуется выступление посла в парламенте, — успокоительно проговорил Кемаль. — В данном случае мы не отстали от Европы.
— Но ты же сам сказал, что не допустишь!
— Объективный момент оказался сильнее. Мотивы необходимой вежливости имеют силу диктата…
Спорить с Мустафой невозможно. Разговор с ним изматывал. Закипая, Рауф все же продолжал:
— Придется каким-то истолкованием этого выступления в газете стереть его…
— Да, в известной мере, со временем, — согласился Кемаль.
— Устно и печатно следует дать понять наше идейное несогласие с большевизмом, — настаивал Рауф.
— Безусловно, — подхватил Кемаль. — Ознакомление с текстом речи откроет прежде всего, что в ней нет пропаганды. Рассылкой текста мы докажем, что не допустили вмешательства в наши дела, так и подчеркнется идейное несогласие.
— То есть как? — Рауф не находил слов и запутывался. — Я вообще не желаю иметь с ним какое-либо дело!
— На этом никто и не настаивает, — тотчас проговорил Кемаль и обратился к мудро молчавшему Рефету. — Тебя, векиля национальной обороны, приглашаю в генеральный штаб на завтрашнее заседание. Обсудим наше военное положение. Соберись с мыслями. Рассортируй их, — Кемаль еле приметно усмехнулся. — И кое-что отбрось!
К утру было расшифровано и доставлено Фрунзе обстоятельное письмо Чичерина — передала радиостанция Тифлиса, принял российский «сафарет» в Ангоре.
Утром же к коминделу Юсуфу поехали Фрунзе, Дежнов и переводчик. Фрунзе чувствовал, что разговор будет напряженным, несмотря на «браво» и овации Собрания.
После солнечной улицы в коридоре тьма. Мерцающим золотом в черноте обозначился проем открывшейся двери. Посреди комнаты стоял чернобородый Юсуф в железных очках и в визитке. Он с легким поклоном пожал руку. Пристально смотрели черные глаза. Показав на венские жесткие стулья, пригласил сесть:
— Господин Ленин в своем кабинете нам, туркам, предоставил кресла. А у нас — увы!.. Помещение посольства — скверное? Холодно?
Извинялся. Но перешли к делу, и в черных глазах Юсуфа появилось выражение настороженности. Он напряженно следил за каждым движением Фрунзе и Дежнова. Переводчики стремительно записывали. Фрунзе:
— Поражает мысль вашего заместителя господина Хикмета, будто Советская Россия нынче пренебрегает Турцией, бросила ее, желает даже ее поражения. Вот так так!
— Личное мнение! — воскликнул Юсуф и вдруг понизил голос: — Но помощь, к ужасу, все-таки оскудевает, ваша помощь тает…