Хотелось, чтобы Кулага ответил: «Хорошие люди, свои».
— Они просто интересуются нами, — усмехнулся Кулага. — Мы для них люди загадочные из загадочной страны. Взяли власть, а одежонка на нас скромная. И принимать не умеем в нашей резиденции: этот наш солдатский чаек да табуретка… Нами интересуются потому, что хотят понять. Хотят узнать дела наши — вот и спрашивают, спрашивают. В себе же уверенности нет. Его, попробуй, спроси про турецкие дела, он сразу язык прикусит. А уж возьмешь перо — записать — он ходу…
— А вот Осман мне понравился, — будто в споре сказал Ваня.
— Мне же выпал сегодня господин Рауф — узнать у него, где какие работы, как дорожное дело, как орошение…
— Не показался он тебе? — посочувствовал Ваня.
— Мало сказать! До поту бился с ним. Я старательно готовился, — он ведь шишка, да и говорить будет, предупредили, исключительно на английском. Пришел я, ребята, с переводчиком. Рауф немедленно, как порядочный, принял нас. Но дальше и горе, и смех. Такая беседа, что каждый мой вопрос он буква к букве записывал, потом аккуратно клал перо, долго думал и говорил: «Да». Либо, для перемены: «Нет». Я тогда с просьбой: мол, хотелось бы, господин векиль, несколько свободней. То есть давай, выбирайся на свет. Тогда он стал кружить, жужжать вокруг вопросов, развел такое, что и трем переводчикам не уяснить, даже хорошо поевши. С чернобородым фараоном как-то поговорил — удовольствие. А этот… Контраст…
— Контра, считай, — поддержал Ваня.
Однако ни он, ни Кулага тогда еще не знали, что Рауф — скрытый враг Кемаля, новой Турции, двуличен, заговорщик…
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА С МУСТАФОЙ
До сих пор были только беседы, слова. Важные, зовущие, но слова. И вот сегодня, в воскресенье, в резиденции Мустафы близ вокзала откроется уже официальная конференция. Она — дело. О ней в конаке говорили с замиранием сердца. Готовилось необычное.
Фрунзе ясно понимал: ангорцы сидели на конференциях, в Лондоне — унижаемые, в Москве — достойные, но не знающие, на что решиться, а здесь, в доме своем, они хозяева и уверены в себе. Впервые собиралась в этом захолустье международная конференция — будут говорить об отношениях с великой Россией, Украиной, кавказскими государствами и о делах Востока. У хозяев захватывало дух, росли надежды… Кемаль хотел, по-видимому, чтобы эта конференция запечатлелась в умах, возвысила бы в собственных глазах членов правительства, депутатов, офицеров, и тогда, возможно, возрастет и единство.
Фрунзе поехал с советниками и с Абиловым. Каждая мысль теперь — о развитии того нового в отношениях, что произошло поздно вечером в генштабе, когда откровенность действительно приняла характер союза. Теперь зафиксировать, сделать гласным этот поворот! Показать, что он не случаен, не порыв…