— Что, Иван? Космато на душе?
— Вона что делается! Что-то смутно кругом, жутко.
— Пройдет…
Но и волны будто окровавлены, пароходик прыгал по ним, будто спасался. Ваня вернулся в каюту, и опять два багровых глаза уставились на него. Падая на койку, уронил ремень — брякнула пряжка.
— Что с вами, Скородумов? — спросил командующий.
— Ко-ло-тит, — с трудом проговорил Ваня. — Вон глаза-то… красные. Всё пожары да пожа… — не договорил, отвернулся.
Фрунзе подошел, взял его руку:
— Успокойтесь, держитесь, Ваня… Вы же боец! Сиваш прошел, герой… А пожары погасим. Не мы, так наследники. Кто-то поведет же караван после нас.
Фрунзе довольно долго говорил:
— Уверяю вас, все будет по-вашему. Недаром же поем: «И водрузим над землею…» Что водрузим?
«Заговаривает чего-то», — подумал Ваня. В каюту вошел Константин Васильевич, раскрыл чемоданчик с лекарствами. Командующий все держал руку. Ване представилось, что он, Ваня — младший брат Фрунзе… От лекарства стал отказываться, чего там — утомление.
Когда погасли иллюминаторы, он закрыл глаза и уснул.
День простояли в Трапезундском порту. Фрунзе на берег не сошел, велел передать вали, что захворал.
В полдень к «Дзержинскому» подошла лодка. На борт поднялся товарищ Голубь из информационного бюро. Вскоре после его появления Кемик стал носиться по палубе, целовать матросов, наконец схватил и поднял Ваню в воздух:
— Жива! Нашлась…
Оказывается, Голубь привез телеграмму, адресованную Фрунзе:
— Михаил Васильевич, вот это ждет вас со вчерашнего дня. Не знал, что в Карсе живет ваша сестра, наверно двоюродная, Кемик…
— Не совсем моя, — засмеялся Фрунзе. — Но что нашлась, это превосходно. Символично, знаете ли.
В телеграмме сообщались подробности: девочка с приютом привезена в Карс, но попала в турецкую деревенскую семью, — некие старик и старуха, приехавшие на базар, увидели ее, сидящую на земле с поврежденной ногой, и взяли к себе.
— Сейчас поеду за ней! — бормотал Кемик, широко улыбался и смотрел бессмысленными глазами на Ваню.
После ночных кровавых глаз-иллюминаторов Ваня стал неразговорчивым, посуровел… Но со светом дня какие-то новые входили в него лучи. Он точно знал, что не напрасно ездил в Турцию. Но, конечно, то была лишь капля труда ради лучшего будущего. Еще все впереди, как и говорил товарищ Фрунзе.
Вечером «Дзержинский» двинулся дальше. Шли всю ночь, ветер свистел над трубой. Наутро в воздухе стало тихо. Но на море была мертвая зыбь: раскачавшиеся воды не могли враз успокоиться. Толстые волны, как на качелях, носили пароходик, под ложечкой у Вани сосало. Когда-нибудь будут большие пароходы — как города, а шторм будет как развлечение…