Фрунзе с давних пор интересовала эта местность. Накануне падения Турецкой империи, когда положение на Балканском, Месопотамском и Сирийско-Палестинском фронтах стало для турок катастрофическим, один из триумвиров, премьер-министр Талаат-паша пытался заключить перемирие с Англией. «Целуй ту руку, кисть которой ты не сможешь свернуть». Совсем ослабив противостоящие Англии фронты, он бросил турецкие силы на Кавказ, чтобы разменять его в предполагаемом торге с Антантой. Шестого октября восемнадцатого года турки захватили Дербент, а двадцать третьего октября — Темир-Хан-Шуру. Но эта авантюра привела не к перемирию, а к полному разгрому Турции. Талаат-паша подал в отставку. Новому султанскому правительству пришлось увести войска за границы, определенные Брест-Литовским договором.
Об этом думал Фрунзе, шагая в толпе красноармейцев, поднимаясь на холмы и вглядываясь в дали. Сопровождал начальник местного гарнизона. Он рассказывал о том, как вели себя здесь, по свидетельству жителей, султанские турки-завоеватели. При нем самом позднее через Дербент проезжали в Москву и обратно уже ангорские делегации; Бекир Сами хотел захватить с собой в Турцию сто человек, как он говорил, своих родственников-осетин.
Фрунзе, думая о своем, бегло рассказывал о том, что в Дербенте побывали и Петр Первый, и Александр Дюма-отец… Декабрист Бестужев-Марлинский в солдатах, в ссылке был здесь.
И Фрунзе вдруг мягко, необидно посмеялся:
— А теперь вот Скородумов с Кемиком приехали…
Крепость называлась Нарын-Кале, — повсюду на этой земле крепости, потому что войнам не было конца. От нее к берегу тянулись толстые каменные стены. В них и стоял город, то и дело разрушаемый войной, город-сторож в узком проходе на пути в Персию.
С холма увидели голубой купол Джума-мечети, мавзолея дербентских ханов. Древность, глубокая старина, а казался свежим и молодым.
Где-то здесь внизу была вырыта царева землянка: Петр в ней отдыхал после дня саперных работ…
Войско царя подошло морем к Астраханской косе. Вон там… Воевать же не обязательно. Парламентер отнес хану Петрово письмо: «Не разорять я пришел… Только тех накажу, кто ограбил русские караваны… Торговле защиту от разбойников поставлю». Мусульмане на руках внесли русского царя в город… Петр приказал караулам строго следить, чтобы никакой обиды жителям не причинялось, даже яблока не брать.
Перед глазами открывалось пространство, которым расчетливо всегда хотела овладеть Англия — и грубо воинственный Черчилль, и будто бы миролюбивый Ллойд Джордж — империалисты и послушные им азербайджанские мусаватисты. Это пространство влекло Англию, когда ее отряд высаживался в Баку, когда Двадцать седьмая пехотная дивизия ее Черноморской армии заняла Батум. Тянется она сюда упорно и всячески, чтобы лишить Советскую Россию нефти — жизни, забить этот проход, а самой выйти по нему на Северный Кавказ, и тогда Красной Армии не попасть в Закавказье, не подать руку кемалистам. Тянет и тянет сюда, в Дербент, и Антанту, и Врангеля, и турецких генерал-помещиков. Даже кемалист, бывший векиль иностранных дел, помещик Бекир Сами на пути в Москву и обратно, взад-вперед проезжая Дербент, мысленно видел его своей собственностью, по крайней мере англо-черкесско-турецкой, пусть такой — «коллективной», только бы не советской. Правда, это кемалист недалекий. У него слюнки текут, облизывается. Население здесь мусульманское, стало быть оправдано занятие турками Дербента, можно обещать своим западным хозяевам вход в этот район.