Ну что ж, перспективы открывались вполне благоприятные. Ядвига и Борис гарантированно получают кров и место, где они могут приносить пользу и быть вполне независимыми. Катриона знала, насколько это важно. К тому же в лабораториях все постоянно меняется, и эта гибкость условий жизни и работы — еще один плюс. Инги, как полагала Катриона, способен на большее, и, вне всякого сомнения, благодаря Энрике он вскоре откроет для себя перспективы. Для мальчика-альбиноса ферма станет не столько постоянным жилищем, сколько трамплином в будущее.
Но оставалось еще одно существо, мама Роджи; и невозможно было однозначно сказать, кто она — виновник или жертва. Катриона вздохнула и спросила, обращаясь одновременно к Энрике и Майлзу:
— Относится ли это приглашение к… их матери? Она же не может вернуться в зону! Или как?
Энрике задумался на миг и ответил:
— Я не думаю, что ей можно позволить жить с детьми после того, что произошло.
— Наверное, то, что с ней произошло, — проговорил Майлз, — стоит назвать временным помешательством в трудной ситуации, когда человек впервые оказался оторван от привычного миропорядка. Конечно, что-то в ней сломалось, и я не знаю, возможно ли это вылечить.
Когда от возрождения отказываются, а наказание лишено смысла, что остается?
— К тому же с юридической точки зрения наказание за преднамеренное радиоактивное отравление и преднамеренное убийство плавно перетекают друг в друга, — закончил Майлз.
— Да. Словно замкнутый круг, — согласилась Катриона.
Но ведь Энрике не слышал историю, которую мама Роджи рассказала Катрионе, когда они сидели на бревнах поодаль ее дома, а потому ничего не мог поведать и Майлзу. Поэтому Катриона, устроившись поудобнее, пересказала ее — синопсис синопсиса, с опущением, естественно, многих дьявольских деталей. Она не знала, поможет ли маме Роджи ее рассказ.
Когда она закончила, Майлз только присвистнул:
— Ничего себе!
Энрике был настроен более прагматично:
— Что же мне сказать детям?
Катриона потерла виски.
— Скажите, что ее лечат, — ответила она. — И я не думаю, что мы за какой-то час сможем освободить их от груза этих лет.
Если вообще сможем. Мама Роджи до мозга своих пропитанных радиацией костей принадлежала Округу Вашнуй. Только вот время ее давно ушло. Ее время — это время старого Петера, а не время Майлза. Она была реликвией эпохи сопротивления суровым обстоятельствам и иной жизни не знала. И Катриона представить себе не могла, каким образом та устроилась бы в современном Хассадаре. Проще уж было видеть маму Роджи в привычной для нее обстановке — на пороге столь любимой ею хижины, в лесу. Пусть уж мрачная легенда Вашнуй вернется к себе домой и время от времени терроризирует случайных туристов, наткнувшихся на ее лачугу. Кстати, Борис смог бы изредка ее навещать — как-никак сыновний долг! Да и старый Петер в свое время не случайно поддался желанию мамы Роджи остаться в зоне. Умный все-таки человек.