Тренькнул колокольчик, возвещая о визите посетителей. Помещение лавки оказалось под стать общему виду дома. Сквозь витраж двери и пару мутноватых окон проникало немного света, и внутри было сумрачно, а на искусственном освещении хозяин экономил. Впечатление усиливали темные стены, обшитые деревянными панелями, и скрипучий паркет под ногами, укрытый, кажется, не менее древней ковровой дорожкой красно-коричневого цвета.
Вдоль стен почетным караулом выстроились массивные витрины, в которых пузырьки современных лекарств и всевозможные яркие коробки смотрелись потрясающе чужеродно. Они единственные не давали почувствовать, будто мы шагнули в прошлое по меньшей мере на пару веков. А шкафы, казалось, неодобрительно кривились, мечтая выплюнуть эту гадость.
Между витрин нашлось место для пары стульев с высокими спинками, а в противоположном от двери торце прямоугольного помещения разместился широкий тяжелый прилавок со старинным кассовым аппаратом — я такие только в музее видела. Еще там имелась бронзовая настольная лампа, дававшая куда больше света, чем окна.
На звук колокольчика из глубины дома, куда вела неприметная дверка в углу, появился аптекарь. И я с удивлением сообразила, что мы уже знакомы.
— Госпожа Дхур, госпожа… Лавиния, если я не ошибаюсь? — вежливо улыбнулся мужчина. — Добрый день.
— Здравствуйте, а вы… кажется, господин Донт? — припомнила я, сразу узнав аптекаря из поезда.
На вид ему было лет семьдесят: подтянутый, моложавый мужчина с волосами того красивого цвета, который обычно называют «сажа и пепел», — темно-серые с легким серебристым отливом. Оттенок, которого сейчас пытаются добиться едва ли не все столичные модницы, и большинство — безуспешно.
В остальном Зенор Донт был эдаким типичным алхимиком или аптекарем — с аккуратной бородкой и в очках, в белом лабораторном халате поверх рубашки и жилета. Пожалуй, единственной деталью, которая отличала его от стереотипа, было заметное косоглазие: левый глаз смотрел вверх и в сторону. В здешнем мрачном антураже эта деталь почему-то показалась зловещей. Усугубила впечатление и большая картина, висящая на стене за прилавком, — она настолько потемнела от времени, что почти сливалась с цветом стен. Вот так с ходу даже нельзя было разобрать, что именно там изображено — то ли батальная сцена, то ли нечто пасторальное.
— Да, все верно. Чем могу помочь? Опять захворал кто-то из ваших любимиц?
— Нет, к счастью, — заверила моя спутница. — Я бы, пожалуй, взяла еще вашего славного желчегонного чая, но я здесь больше как проводник. Эта милая девушка лишилась своих таблеток, и я вызвалась проводить ее до аптеки.