И сейчас они были там, где-то под моими ногами, и видимые сквозь пелену облаков с такой высоты совсем не казались опасными, и не походили на то, что называют «места, пожирающие людей».
Спустя несколько минут, в разрыве облаков мелькнуло извивающееся русло реки, и, не мешкая ни мгновенье, пилот направил туда самолет, чуть было не задев склон горы, и полетел вдоль русла. Вскоре, на подлете к Тене, появилась крохотная расчищенная полоса, покрытая лужами и травой. Мишель облегченно выдохнул лишь тогда, когда двигатели были выключены:
— Теперь я понимаю, почему доктор Мансилья предпочитает трястись четырнадцать часов в автомобиле. Я тоже в следующий раз поеду с ним…
Мы быстро выгрузили наши вещи, и самолет сразу же улетел, погода начала портиться еще больше, и пилот опасался, что не долетит до Кито. Мы остались стоять в начале взлетно-посадочной полосы, под непрекращающимся дождем, пока, спустя четверть часа, ровно во сколько мы и договаривались, не появился старенький микроавтобус Мансилья.
Спустя час мы уже плыли на большой пироге вниз по течению Напо, лавируя среди опасных порогов и пенных быстрин. Несмотря на потоки воды, падающие с неба, уровень в реке сильно понизился и время от времени лодки задевали дном за камни на дне.
Но вот выглянуло солнце, то Мишель и Гонзало не сдержались и воскликнули от охватившего их восхищения. То, что до сих пор представляло из себя нескончаемую стену из темных, промокших деревьев, протянувшуюся вдоль берегов, вдруг превратилось в амазонскую сельву во всем ее великолепии. Там уже не осталось ни одного темного пятна под свинцовым небом, но только миллион оттенков зеленого, сверкающего под ослепительным солнцем, кажущегося еще ярче, еще насыщенней на фоне голубого неба. Ближе к полудню Амазония начала просыпаться.
Стайки попугаев и гокко перелетали с дерева на дерево, оглашая окрестности криками и забавным бормотанием, а несчетное количество белых цапель стряхивали с себя дождевую воду, и играючи, почти не шевеля крыльями, скользили над поверхностью воды, не касаясь ее. На верхушках высоких деревьев визжали сотни обезьян. А среди ветвей вдруг появились невероятно яркие цветы, что до этого казались неопределенными пятнами без цвета и формы, окрашенные во все цвета радуги, красные и желтые, фиолетовые и цвета охры, в виде бутонов и ниспадающие каскадом, иногда напоминающие собой огненные хвост запущенной ракеты. И Мишель, кто так увлекался и любил цветы, не мог поверить своим глазам, что это были орхидеи, десятки, сотни, тысячи орхидей, растущие в самой большой на планете оранжерее.