В то время она была молода, полна сил и энергии. В итоге ей удалось вытащить мастера по поддельным печатям прежде, чем его повесили, оставив в филиале аринийцев с десяток трупов. Всех, кто что-то знал о человеке, потерявшем руку. Вроде в Эльвиле ее до сих пор ищут за то преступление.
Короче, она его вытащила, и Мариус принял сойку в своем доме в благодарность за спасение. Они сдружились, он показывал ей город, пока возле этого самого маяка она не встретила Бретто, делавшего набросок гавани и захотевшего нарисовать незнакомую девчонку, глазевшую, как он работает грифелем на бумаге.
Кто же, дери вас всех шаутты, мог подумать, что перед ней наследник герцога Ардо де Бенигно?
Там, на Талорисе, в зеркалах, она поняла, что даже шаутты не всеведущи. Демон считал, что художник младший сын знатнейшей семьи Треттини. Но шутка в том, что Бретто был старшим. А младший всегда и во всем – Анселмо, нынешний правитель.
– Оставь нас. – Мариус цепко глянул на Лавиани, на мгновение оторвавшись от работы. – И принеси вина.
– «Пожалуйста», как я понимаю, не услышу? – подбоченилась дочь.
– Я уже не хозяин в своем доме, – вздохнул тот, откладывая нож. – Пожалуйста, принеси вина.
– Так-то лучше, отец.
– Своенравная стерва, – сказал Мариус, когда женщина ушла, и добавил с гордостью: – Вся в меня. Думал, ты сдохла.
– Как видишь, живехонька.
– Ага. Но думал, что сдохла. И довольно долго пребывал в этом заблуждении. – Он пихнул ногой табуретку, и та, проехав по засыпанному стружкой обшарпанному полу, остановилась рядом с ней. – Всегда считал, что тебя прикончили вместе с наследником его светлости. Слишком уж ты ему мешала.
– Ничем я ему не мешала, – возразила Лавиани, принимая предложение сесть. – Очередная девка. Таких десятки. Ничего не знала, ничего не видела, ничего не понимала.
– Дите…
– Про него никто не знал. А ты молчал. Меня ни к чему было трогать.
– Мальчик? Девочка?
– Мальчик.
– Большой уже, наверное.
Лавиани вспомнила Релго, смертельную рану, бледное лицо, погасшие глаза, и сердце больно кольнуло.
– Ну да, – ответила как можно более небрежно. – Большой.
Они помолчали, разглядывая друг друга.
– Ты сильно изменилась. Была девчонкой. Не узнал бы тебя, встреть на улице.
– Зато ты не изменился. Левую руку, смотрю, так и не отрастил… зато научился работать правой, а то все ныл, что теперь-то ничего не выйдет.
– А ты злилась и требовала, чтобы я прекратил стенать да занялся тренировкой, Рыба Полосатая.
Она поморщила нос.
– Глупое прозвище.
– Но смешное. Помнишь, как ты получила от той медузы и ушла на дно?