Вибрация стала сильнее. Она шла отовсюду. Снизу от пола, сверху от потолка. Потолочные лампы дрожали, на стенах плясали текучие, зыбкие тени. Даже стены тряслись и как будто сдвигались то в одну сторону, то в другую.
– Отпусти, – сказал Террьо, и даже его голос вибрировал и сотрясался. Звук был такой, как бывает, когда прикладываешь к расческе кусочек вощеной бумаги и дуешь на зубчики. Его руки взметнулись и сомкнулись кольцом у меня на спине. Мне сразу же стало трудно дышать. – Отпусти меня, и я тоже тебя отпущу.
– Нет, – сказал я и обнял его еще крепче. Помню, я тогда думал: Вот оно. Ритуал Чудь. Я сошелся в смертельной схватке с каким-то демоном прямо в подъезде своего дома в Нью-Йорке.
– Я тебя задушу, – прошипела тварь внутри Террьо.
– Ты не можешь меня задушить, – выдохнул я, очень надеясь, что так и есть. Я еще мог дышать, но каждый вдох давался с трудом. Мне стало казаться, что я смотрю прямо внутрь Террьо. Может быть, это была галлюцинация, вызванная непрестанной вибрацией и ощущением, что мир сейчас разобьется, как винный бокал из тончайшего стекла, но я так не думал. Я смотрел прямо внутрь Террьо и видел не внутренности, а свет. Очень яркий и одновременно темный. Свет из какого-то потустороннего мира. Это было ужасно.
Сколько мы так простояли в обнимку? Может быть, пять часов. Может быть, лишь полторы минуты. Вы, наверное, скажете, что мы не могли простоять там пять часов, потому что за это время кто-нибудь из жильцов должен был пройти мимо, но я думаю… я почти знаю… что мы пребывали вне времени. Скажу только одно, в чем я уверен: двери лифта так и не закрылись, хотя обычно должны закрываться секунд через пять после того, как из кабины выйдут все пассажиры. Лифт отражался в дверном стекле за плечом Террьо и все это время стоял открытым.
Наконец тварь внутри Террьо проговорила:
– Отпусти меня, я уйду и больше никогда не вернусь.
Это было заманчивое предложение, как вы наверняка понимаете, и, может быть, я бы и согласился, если бы профессор Беркетт не подготовил меня к такому повороту событий.
«Он попытается договориться, – сказал профессор. – Не поддавайся на уговоры». И он подсказал мне, что делать, вероятно, решив, что бороться мне предстоит исключительно со своим собственным неврозом, или комплексом, или чем-то еще чисто психологическим.
– Мне этого мало, – сказал я, не разжимая рук.
Я проникал взглядом все глубже и глубже в Террьо и видел, что он и вправду был призраком. Возможно, все мертвые становятся призраками, просто я вижу их плотными. И чем более призрачным становился Террьо, тем ярче сиял темный свет – мертвый свет, мертвосвет. Я не знаю, что это было. Тогда я знал только одно: если уж я поймал этот свет, то теперь надо держать. Есть одна старая поговорка: