Первые грамоты, рассылавшиеся из Нижнего Новгорода, создавались тогда, когда уже известны были все опасности, шедшие от казацких «таборов», и главная из них — провозглашение царя без совета со «всей землею». Самую большую угрозу видели в присяге «Маринкину сыну», и заранее отрекались как от присяги ему, так и другим неприемлемым претендентам: «и которые либо под Москвою или в которых городех похотят какое дурно учинити или Маринкою с сыном ее похотят новую кровь счать, и мы им дурна никакова чинити не дадим, мы всякие люди Нижнево Новагорода, утвердились на том и к Москве к бояром и ко всей земле писали, что Маринки и сына ее и тово Вора, который стоит подо Псковым до смерти своей в государи на Московское государство не хотети, так же, что и литовского короля». Вместо этого нижегородцы, становившиеся земским гарантом защиты от новой смуты под самозванческими знаменами, предлагали собраться «понизовым» и «верховым» городам «в сход» и самим избрать царя: «всею землею выберем на Московское государство государя, ково нам Бог даст»[682]. В качестве очередной меры в Нижнем Новгороде собирались дождаться уже посланных из Казани «передовых людей» и вместе идти под Суздаль воевать с польскими и литовскими людьми.
Стремление князя Дмитрия Михайловича Пожарского в стольный град бывшего Суздальского княжества защищать «отцовские гробы» понятно, но тогда этого сделать не пришлось. Было бы наивно думать, что широко заявив о созданном в Нижнем Новгороде движении, собравшиеся там во имя идеалов привычного общественного порядка люди встретят повсеместную поддержку. Скорее наоборот, как всякий политический жест, совпадающий с накопившимися в обществе ожиданиями, вызов воевод князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Ивана Ивановича Биркина был принят и реакция на их выступление не замедлила себя ждать, как в Москве, так и под Москвою. Подмосковным полкам во главе с Иваном Заруцким появление нижегородской рати расстроило выстроенные комбинации с объявлением «своего» царя. В итоге им стал для Первого ополчения не царевич Иван Дмитриевич, а его мнимо, который уже раз спасшийся, «отец» Дмитрий Иванович. Практически, все уже знали, что это «с Москвы из-за Яузы дьякон Матюшка», но игра в самозванца продолжалась. Если рассмотреть ее через призму конфликта двух ратных сил — подмосковной и нижегородской, то можно увидеть, что для Ивана Заруцкого в возвращении к имени царя Дмитрия Ивановича была еще скрыта возможность проверить своих сторонников: также ли слепо они продолжают поддерживать подмосковные «таборы». И он должен был убедиться, что начинает проигрывать. «Новый летописец» написал об этой присяге, легшей тяжелым пятном на всю историю Первого ополчения: «Под Москвою ж воевод ы и казаки поцеловаша тому вору крест. Кои ж бьппа под Москвою Дворяне же, не хотяху креста тому вору целовати. Они же их хотеху побита и сильно иных ко кресту приведоша, а иные ис-под Москвы утекоша»