Смута в России. XVII век (Козляков) - страница 31

Сопоставление известий «Нового летописца» с более беспристрастным дневником датского посла Акселя Гюльденстиерна дает редкую возможность, показать как правда и вымысел перемешались в позднейшей истории царя Бориса Годунова. Действительно, оба источника подтверждают, что Семен Годунов запрещал докторам оказывать какое-либо содействие в болезни королевичу Иоганну, причем даже вопреки прямому распоряжению царя Бориса Годунова. Лживость Семена Годунова, вызвала буквально ненависть датских послов. Но на этом все достоверные детали в «Новом летописце» кончаются и начинается грандиозная ложь о царе Борисе. Из датских записок известно продолжение истории: царь Борис лично вмешался в конфликт докторов с их начальником и, даже, не надеясь на Аптекарский приказ, вызывал известных в Москве знахарок (но безуспешно, все они боялись царского гнева). Рассказывая о похоронах датского королевича, капитан Жак Маржерет писал, что «император и все его дворянство три недели носили по нему траур»[78].

На самом деле и все, кто желал королевичу добра, и кто не хотел его видеть в Московском государстве понимали одно, что брак с «прирожденным» государем был очень выгоден царю Борису Годунову, не до конца избавившемуся от комплекса «царского родственника». То, чего не имел «по крови» сам царь Борис Годунов, он мечтал приобрести для своих детей и своего рода. Что бы ни писал «Новый летописец» о возможной опасности для царевича Федора Борисовича Годунова от датского королевича, принцип престолонаследия по мужской линии был очевиден. Царевичу Федору также была подыскана в Грузии картлийская царица Елена и этот брак тоже способствовал бы укреплению династии[79]. Грузинские цари именно при правителе Борисе Годунове вступили в вассальные отношения с Московским государством, стремясь отстоять независимость Грузии в историческом противостоянии с Турцией и Персией. Брак царевича Федора Борисовича и картлийской царицы Елены (столицей этого грузинского царства был Тбилиси), если бы он состоялся, имел бы далеко идущие последствия для России на Кавказе.

Успехи первых лет убаюкали Бориса Годунова, принятая им на себя роль благодетеля подданных стала его второй натурой. И кому было судить, стало ли милосердие лицом или маской царя Бориса. Лучше известно другое, что царь был не чужд проявления признаков земного признания. Очень скоро стало заметно стремление Бориса Годунова к собственному прославлению. Над всей Москвой вознеслась и отовсюду была видна на многие десятки километров колокольня церкви Ивана Великого в Кремле, где красовались имена царя Бориса Годунова и его сына. Запись на ней гласила: «Изволением Святыя Троицы, повелением великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Русии самодержца и сына его, благоверного великого государя царевича и великого князя Федора Борисовича всея Русии, храм совершен и позлащен во второе лето государства их 108-го [1600]». Борис Годунов не удовольствовался этим и, по свидетельству дьяка Ивана Тимофеева, особенно осуждавшего царскую гордыню во «Временнике», приказал написать золотом свое имя на неких подставках, чтобы все могли прочитать его на церковном верхе: «на вызолоченных досках золотыми буквами он обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря в высоту, прочитать крупные буквы». «Бельский летописец» писал в статье «О Иване Великом» под 7108 (1600) годом: «Того же лета совершена бысть на Москве в Кремли-городе на Москве на площади колокольня каменная над Воскресеньем Христовым в верху Иван Великий и верх лоб и крест украсиша златом и подпись ниже лба златом учиниша для ведома впредь идущим родом»