. На деле порядок на селе осуществлялся с помощью самосуда, своеобразного суда Линча, когда общины применяли в отношении преступников собственный моральный кодекс, невзирая на законы государства, а то и в их нарушение. Эта тема была глубоко изучена Кэти Фрирсон, которая пришла к выводу, что, в противовес мнению полицейских и чиновников того времени, самосуд представлял собой не бездумное насилие, а процесс со своей логикой и принципами
[30]. Прежде всего эта крайне жестокая форма социального контроля была направлена на защиту интересов общины: особенно суровым было наказание за преступления, угрожавшие выживанию или социальному порядку деревни. К таким преступлениям относилась, помимо прочего, кража лошадей, угрожавшая самому будущему деревни и лишавшая ее будущих поколений скота, средств передвижения и, конечно же, мяса и шкуры. Как правило, конокрады карались болезненной и мучительной смертью. К примеру, у одного вора сначала содрали кожу с рук и ног, а затем изрубили ему топорами голову
[31], а другого избили до полусмерти, а затем бросили на землю под копыта лошади, которая и нанесла смертельный «удар милосердия»
[32].
Было ли это преступлением, или таким образом община исполняла функции полиции? Разумеется, государство не одобряло подобные действия, страшась самого факта самовольного применения крестьянами закона, однако оно мало что могло поделать, учитывая незыблемость крестьянской морали и чисто практические сложности при управлении громадной страной. Полиция, буквально «размазанная тонким слоем» по сельской местности, не могла гарантировать ни отправления правосудия, ни возмещения убытков (об этом говорит хотя бы то, что находили лишь 10 % украденных лошадей[33]). Не прикладывала она усилий и к тому, чтобы найти себе союзников в общинах. Так, деревенские полицейские, урядники, хотя часто и происходили из крестьянского сословия, надев форму, вставали на сторону государства (здесь стоит отметить, что запрет на использование оружия в интересах государства имелся и в воровской культуре). Крестьяне называли их «псами», а урядники платили им тем же: по словам свидетелей, они «хвастаются своим превосходством и почти всегда относятся к крестьянам с презрением»[34]. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что, согласно данным одного источника того времени, в полицию сообщалось примерно об одном из десяти преступлений, совершенных в общине[35]. Тем не менее механизмы внутреннего контроля в деревне — традиции, семья, уважение к старшим и, наконец, самосуд — обеспечивали подобие законности даже в отсутствие эффективной государственной полицейской системы.