— Дан, мне хотелось, чтобы мы всегда были друзьями… По-моему, между отцом и сыном должна существовать…
— Понимаю — мужская дружба.
Джеордже резким движением поставил стакан на место.
— В твоем присутствии я чувствую себя ребенком. Это горестно…
— Не говори глупостей, папа. Ты прекрасный человек, я всегда восхищался тобой и хочу быть таким же, как ты.
— Что это значит, Дан?
— Это не captatio benevolentiae[39]. Это вполне искренне. Я не умею кривить душой и лгать…
— А сегодня?
Дан провел рукой по волосам, и золотистые пряди упали на лоб.
— Я никогда себе этого не прощу.
Джеордже наполнил бокал и задумался.
— Я ничего не знаю о тебе, — проговорил он после долгого молчания. — Тебе не понять этого… Я ищу в тебе мальчика, которого оставил, уезжая на фронт…
— А сам, думаешь, остался таким же?
— Тебе пока неоткуда это знать, Дан, — ответил Джеордже.
(В голове его промелькнула мысль, надо ли рассказывать сыну о войне, лагере, ночи в лесу, убийстве Эзекиила, о всех своих сомнениях и колебаниях.)
Оркестр заиграл медленный вальс. Дан недовольно поморщился.
— Плохая музыка действует мне на нервы.
— Ты должен еще подумать, — неуверенно сказал Джеордже.
Но Дан покачал головой.
— Нет смысла, я ей слишком многим обязан. Я не могу объяснить тебе…
— Да я и не требую от тебя никаких объяснений. Ты, конечно, молод и…
— Нет. Прошу тебя, не говори ничего… Да, я забыл еще тебе сказать, что она еврейка. Ты как пролетарский интернационалист, конечно, избавлен от предрассудков.
Джеордже казалось, что он вступает на какую-то зыбкую, незнакомую почву.
— Расскажи мне обо всем… — продолжал он, с трудом сдерживая волнение.
Дан снова улыбнулся, и в улыбке этой проскользнуло что-то неприятное и чужое. Джеордже захотелось закрыть глаза.
— Ее зовут Эдит Вильдер. Девушка красивая. Родители погибли в Освенциме… Застряли в сороковом году в Северной Трансильвании, а там, как ты знаешь, происходили страшные вещи. Не смогли перебраться сюда. Эдит осталась здесь у старой одинокой тетки, которая ее обожает. Чудовищно богата — золото, доллары и большой магазин, который до освобождения был передан фашистами в руки жулика адвоката. Ему теперь придется заплатить с лихвой за все это.
— Зачем ты мне рассказываешь все это? — глухо спросил Джеордже.
Дан потянулся за стаканом. Белоснежный манжет рубашки пополз вверх, и Джеордже увидел золотые часы.
— А это откуда? — спросил он, схватив Дана за руку. — И костюм и все остальное, — добавил он и с отвращением выпустил руку.
— Как откуда? Что с тобой, папа?
— Ничего. Продолжай.
— Не заставляй меня описывать свои чувства и переживания. Я не умею. В таких делах мастак Андрей. Разделит волосок на четыре части и в каждой найдет кучу интересных вещей… И социальных и психологических. Я многим обязан Эдит. Вот и все. Деньги и остальное не имеют никакого значения.