Яковлев понимал, что начальник отряда особого назначения имеет в виду вовсе не путь от Тобольска до Тюмени. Ему хотелось удостовериться в том, что жизни царя и тех, кто едет вместе с ним, ничто не угрожает. Но кто мог дать ему такие гарантии? В Москве судьбой Государя займутся другие.
– Я не Понтий Пилат, – тихо сказал Яковлев. – И не первосвященник тоже. Но все, что зависит от меня, сделаю так, как велит совесть. – И уже громче добавил: – Я уверен в том, что путешествие будет благополучным.
Кобылинский стиснул ладонью его плечо и отвернулся. Возница взял лошадь под уздцы и повел на переправу.
На Иртыше между берегом и льдом уже были широкие промоины. Шалая вода неслась по ним, весело звеня и закручиваясь у самого льда в воронки. Переправляться в такое время по реке – полное сумасшествие, но у Яковлева не было выбора. Еще с вечера он приказал перебросить с берега на лед бревна и настелить на них плахи. Затем провести туда и обратно груженую подводу. Переправа выдержала. Ее испытанием руководил Кобылинский.
Сейчас он стоял на берегу и с грустью смотрел, как через заберег на лед одна за другой перебираются повозки. Кобылинский чувствовал себя осиротевшим. Девять долгих месяцев он был рядом с Государем, каждый день встречаясь и разговаривая с ним и его детьми, а сегодня словно кто-то отщипнул кусочек его сердца. Он видел, как покачнулась повозка, как застучала подковами лошадь, ступив на настил переправы, а Государь поправил на голове фуражку. Кобылинский ждал, что Государь обернется и еще раз, хотя бы взглядом, попрощается с ним. Но Государь не оборачивался. Лошадь миновала настил, осторожно ступила на лед, вслед за ней на лед съехала повозка. Сейчас на настил въедет Гузаков со своими всадниками, и они окончательно закроют Государя. Но именно в это мгновение Николай II, придерживая рукой фуражку, обернулся, и Кобылинский увидел на его лице грустную улыбку, и это было окончательным расставанием. Кобылинский приложил руку к козырьку и продолжал стоять с поднятой рукой до тех пор, пока все повозки не оказались на другом берегу Иртыша.
С берега хорошо был виден силуэт Государя в шинели и солдатской фуражке. Казалось, он силился разглядеть среди тобольских строений губернаторский дом, в котором остались дети. Но дома не было видно. Государь опустился на сиденье, и кавалькада тронулась.
Яковлев старался не смотреть на царя, но мысли о нем и его семье не выходили из головы. Какую роль в судьбе Государя отвели ему, Яковлеву? Его цинично «подставили», сыграли на том, что он, бывший боевик, любит операции, от которых захватывает дух. Дух, действительно, захватывало, но быть пешкой в чужой игре он не привык.