– И ты сделаешь все для нее, как она скажет! Ты откажешься от меня, – дрожал голос жены возле уха.
Владимир думал об отце. Думал о том, как братья родные, сыновья Ивана Великого, предавали и убивали друг друга, думал и о том, как отец когда-то решился восстать против власти Елены и Телепнева. Владимир не помнил его вообще, но ему казалось, что отцовские руки остались в памяти. Наверное, ему просто хотелось, чтобы это были его руки. Он помнил лишь маленькую горницу с решетками на окнах, помнил стол, на котором лежало Евангелие – мать заставляла читать помногу, учила сына молитвам, а по вечерам рассказывала, как отца сгубили в заточении Глинские. Тогда маленький Владимир не понимал, что и он с матерью находится в заточении при дворе – им запрещено было куда-либо выходить, с кем-либо говорить, Старицкое княжество у них отобрали. Лишь с приходом к власти партии Бельских именем Иоанна вдове и малолетнему Владимиру вернули удел и позволили уехать туда.
Отец пытался захватить власть – не хватило сил, военных навыков, может, смелости. Сгинул. Теперь черед Владимира заявить о себе. Матушка права! Нет другого наследника, кроме него!
Евдокия продолжала плакать. Тоскливо было у князя на душе, тяжело в преддверии борьбы за власть… А тут еще она…
Владимир успокоил жену по-мужски – опрокинул на ложе, бесстыдно задрал ей подол ночной рубахи и грубо взял ее…
Когда все закончилось, Евдокия лежала с улыбкой, блаженно закрыв глаза. Владимир же снова лег рядом, лицо его было каменным. Все мысли князя были уже о Москве…
– Какой морозный март, – устало говорил стоящий у окна Никита Захарьин, наблюдавший за медленно падающим снегом.
В покоях было темно. В кресле сидел его брат Данила, мрачный, глубоко погруженный в какие-то мысли. В тишине свистел ветер. Уютно трещал в жаровне огонь, слабо освещавший покои. А в темном окне был виден все тот же безмятежно падающий снег.
Двери внезапно распахнулись, пламя свечей дернулось. В покои вошла Анастасия. Вид ее был строг, лицо бледно. Но, как только увидела она братьев, тут же закрыла лицо руками и сокрушенно опустила голову. Никита ринулся к любимой сестре:
– Настасьюшка! Ну! Довольно! Ну! Рядом мы… Рядом…
– Да как же это так? – дрожащим голосом говорила она. – Только приехал, сыну возрадовался, да и не успел его… его…
Никита обнял сестру, прижал к себе, и она не выдержала, разрыдалась. Данила ринулся к ней, выхватил ее из рук брата, спросил, заглядывая в лицо:
– Государь сказал, кого желает на троне видеть? Настя, он что-нибудь говорил?
Она отрицательно замотала головой, продолжая говорить о своем: