– Я тебя обличить не дам! – пообещал митрополит и убрал ненавистное ему послание прочь. – Надобно бы поскорее закончить дело еретиков и после созывать собор.
– Боюсь, скоро не получится, – морщась от горечи теплого вина, проговорил Сильвестр, – открываются все новые и новые имена отступников православия. Башкин сознался, что хулил Бога и плевал на крест, также выдал новых сообщников своих…
Макарий опустил взор, ибо понимал, что еретик сознался под пытками, но мера сия была необходима.
– Поляки-лютеране, придворные, говорит, были его частыми собеседниками, – продолжал Сильвестр, – но это только полбеды. Еще одними сообщниками объявлены сродные дядья Владимира Старицкого, братья Бороздины. Захарьины не упустят возможности ударить по Владимиру Андреевичу и его семье, поэтому надобно поскорее постричь Бороздиных в дальние монастыри.
– Тяжбы против старицкого князя мы не допустим, – твердо заявил Макарий, – у нас достаточно сил и влияния…
– Все зашло слишком далеко, и мы на многое уже не сможем влиять, – прохрипел Сильвестр и разразился мокротным кашлем. Отпив вина, продолжил: – Артемий, твердый нестяжатель, не еретик, это знаю я, знаешь и ты. Но многие архиепископы хотят обличить его, ибо иосифляне в большем числе ныне среди высшего духовенства. Здесь снова всплыла борьба между ними, владыка.
– Ведаю о том, – печально сказал Макарий, – боюсь, Артемию мы уже не поможем. Не вступайся за него, иначе и ты пропадешь…
Сильвестр молчал, опустив печальный взор.
Вскоре состоялся последний суд над Башкиным. Он вновь признал еретические прегрешения, выдал сообщников и оговорил Артемия и других старцев, кто обитал с ним в Порфириевой Белозерской пустыне. Несчастного сломанного и запуганного узника отправили в декабре в Волоколамский монастырь навсегда. С Башкиным судили и постригли Бороздиных и названных им других его собеседников и сообщников.
Тогда же в Москву доставили сожителей Артемия в Порфириевой пустыне: его ученика Порфирия Малого, старца Исаакия, бывшего игумена Спасо-Ефимовского монастыря Феодорита Кольского. Отдельно из Кирилловой обители привезли известного уже во многих местах Феодосия Косого, противника Церкви и феодализма, давно нареченного в народе еретиком, и некоего Игнатия, его сообщника. Когда окруженные плотным строем охраны въезжали подсудимые в столицу, Москва уже была заметена снегом, белые шапки лежали на крышах домов и куполах соборов.
Именно тогда состоялся собор, на котором Висковатому велено было прочесть свое послание митрополиту. На лавках, как и прежде, бояре и высшее духовенство, государь и митрополит на тронах. Адашевы, Курбский, Сильвестр сидели рядом, напротив них – Захарьины. Старались не глядеть друг на друга, ибо каждый из них напряженно ждал, чем закончится собор, исход которого может быть неблагоприятным или удачным для обеих сторон.