Висковатый стоял посреди палаты и начал чтение:
– Государю преосвященному Макарию Митрополиту всея Руси, Иван Михайлов челом бью. Молвил есми тебе…
Длительное чтение его порой взбудораживало палату, поднимался гул и ропот, но дьяк будто не слышал ничего, продолжал монотонно, с придыханиями, читать. Когда закончил, взглянул в ожидании на митрополита, утирая рукой лоб. Стало совсем громко, сам царь был в смятении, но Макарий со спокойным выражением лица поднял руку, чем восстановил тишину, и спросил:
– Писал ты сию исповедь, размышляя об иконах святых, но кто ныне в том с тобою?
Собравшиеся затаили дыхание, дьяк же твердо ответил:
– Один я, владыка, о том писал к тебе и бил челом!
Тогда начался долгий спор о сказанном, больше говорил Макарий, поясняя или опровергая то или иное высказывание в послании. Висковатый обильно потел, нервно закусывал верхнюю губу и порою посматривал в сторону Захарьиных, то ли с обидой на то, что из-за них оказался в таком положении, то ли прося защиты. Но то, о чем писал дьяк, было для него искренним, а ответы на эти недоумения получал неполные, словно собору и нечего было на все это сказать.
Макарий вел спор грамотно, заявляя порой:
– Сие писано негораздо. Из каких древних писаний ты вычитал это?
– Из книги правил, кою дал мне Василий Захарьин! – неожиданно для самого себя выпалил он, еще не понимая, что навредил своим покровителям. Взоры обратились к чете Захарьиных, застигнутых врасплох. Данила что-то шепнул Василию на ухо и стиснул зубы. Макарий спросил, правда ли это, и Василий Михайлович, поднявшись, ответствовал, с волнением глядя на митрополита:
– Сие верно, книгу такую брал у меня дьяк, но я ее, воистину, не читал никогда! Дал мне ее однажды монах из Кириллова монастыря. Сильвестр ту книгу видел и знает!
Но этот выпад в сторону царского советника не сработал. Собор не внял словам дьяка, и спор завершился поражением Висковатого, мол, из-за того, что он не точно цитирует Священные Писания и сеет смуту среди простого народа искажением истины. Поднялся негромкий гул обсуждений, и Макарий повысил голос, перекрикивая всех:
– Не велено вам о Божестве и Божьих делах думать! Встал ты против еретиков, а ныне мудрствуешь и говоришь негораздно! Не стань и сам еретиком, а лучше знай дела свои посольские!
Висковатому пришлось раскаяться в своем прегрешении, и, опустив голову, держа в руках бесполезное послание, он слушал приговор – отстранение от причастия на три года и запрет чтения святых книг.
– Легко отделался, – шептали одни присутствующие.
– В следующий раз не избежать ему отлучения от Церкви, – заявляли другие. Царь и митрополит первыми поднялись с мест и вскоре ушли. Захарьины в спешке покидали палату, понимая, что проиграли. Адашевы, Сильвестр и Курбский победоносно улыбались, переглядываясь меж собой. Иоанн же был недоволен – его злила грызня родственников жены и ближайших советников, и не мог он ослушаться совета Макария, сказанного шепотом в конце собора: «Захарьиных надобно бы приструнить»…