– Хм. Кто же мне даст их наказать. Я думаю, фон Вайер сам им устроит приличную трепку. Но еще побежали рейтары Стадницкого. Какого дьявола они, спрашивается, побежали? А? Оставили своего командира, а сами кто куда… Ладно. Пойду готовить инструменты.
– Я не говорил, что их не нужно наказывать. Речь шла всего лишь о степени. – Сосновский направился следом. – Вы будете оперировать в палатке или на свежем воздухе?
– Без разницы. Но без водки вряд ли обойдусь. – Мцена разложил инструменты.
Чего только не было в его кожаной заплечной сумке: клещи, щипцы, скальпели разных мастей, жгуты, иглы.
Сосновский загляделся. От холодного сверкания предметов у него началась резь в глазах.
– Я впервые буду присутствовать при операции. – Разведчик глубоко вдохнул.
– Кто тебе сказал, что ты будешь присутствовать?
– Есть такое правило: если оперируют офицера высокого чина, то кто-то из офицеров обязательно должен присутствовать при этом, чтобы у лекаря не появилось дурного намерения.
– Знаком с таким правилом… хм.
– Конечно. А вдруг врач подкуплен кем-то из завистников, которые мечтают помешать карьере. Или тайно работает на неприятеля!
– Если вы меня наняли, то должны доверять мне! Вон, кажется, несут. – Мцена указал пальцем в ту сторону, где с носилками шли четыре пехотинца. – О Наисладчайшая Дева! Да он, похоже, совсем остался без лица.
– Вы должны справиться, пан Мцена. Это один из любимых маршалов короля Сигизмунда.
– Что я должен, знает только Господь Бог.
– Я хотел бы присутствовать при операции? – уже не так решительно, скорее робко, сказал Сосновский.
– Ну это совсем другое дело. Всегда лучше попросить, а не говорить, кто чего должен. Ну что тут у нас? – Мцена присвистнул. – Матерь Божья! Его хорошо разукрасили, – добавил он, снимая с лица окровавленную повязку.
Рядом Сосновский едва сдерживал приступ рвоты.
– Водка нужна, пан разведчик. – Мцена закатал рукава.
– Да, конечно. Тут все есть.
– Тогда поливайте сначала мне на руки, потом я вам полью.
– Он дышит. И даже пытается что-то сказать! – Сосновский с хлопком вытянул из бутыли пробку.
– В том-то и дело, что только пытается. Боюсь, разговаривать ему будет нечем.
– Что значит «нечем»?
– А то и значит. Язык, кажется отрезан. Лишь бы он его не заглотил. А хотя, если и заглотил, в утробе все переварится.
– Боже. Боже. – Сосновский едва не плакал. – Это же пан Стадницкий, балагур и запевала.
– Если не можете мне помогать, то хотя бы записывайте, дьявол тебя задери!
– Да-да. Я готов.
– Значит, так, язык у раненого отсутствует больше чем наполовину, зубы выбиты с одной стороны полностью, с другой сохранилось четыре. По всей видимости, удар пришелся с правой стороны, потому как именно с этой стороны разрыв тканей на щеке шире, чем с левой. Сильно повреждено нёбо.