Запорожцы медленно выползали из-под телег и сонные, расхристанные строились по куреням.
За спиной Велижанина высилась фигура Якуба Мцены.
– Кожу сдеру живьем! – Велижанина трясло, как в лихорадке.
Он только на полдня оставил своих казаков, чтобы отъехать в ставку короля Сигизмунда, а они вон такое сотворили. Не подчинились приказу гетмана и не стали атаковать вылазную рать смолян.
– Для начала на мой выбор от каждого куреня по двое буду сечь кнутом, пока ребра не повылазят. А если не скажете, кто подбил вас на измену, то еще по два возьму.
– Как наказывать: кнутом, розгами или палкой? – спокойно спросил Мцена, словно речь шла не о живых людях.
– А как хошь! – ответил Велижанин.
– Палкой можно сломать ребра, отбить внутренности. Розга кожу разрезает на тонкие лоскуты. Кнут кожу сдирает, а при желании перебивает позвоночник, – невозмутимо продолжил палач.
– А так, чтобы лучше запомнили! – Велижанина самого едва не передернуло от слов Мцены.
– Хорошо, – проговорил палач, – значит, будем чередовать.
Велижанин вглядывался в лица запорожцев, пытаясь прочитать, у кого в чертах неладное. За неладным и предательство прячется. Но казаки опускали глаза, в этот момент похожие один на одного, как две капли воды.
– Стой, батька! – выкрикнул Петр Деревянко и сделал два шага вперед. – Я во всем виноват. Не калечь казаков!
– Ты! – Атаман подошел к голове Изюмовского куреня. – Не о том мы с твоим отцом, Петруша, мыслили, на тебя, сопляка, глядючи. И что с тобой эдакое сотворилось, что ты, мразь, из казака в изменника превратился?
Деревянко молчал, уставясь в землю.
– Да приходил тут давеча один сказитель, мать его за ногу. Чего-то напел в молодые уши Петру нашему, вот он и сбился с пути истинного. Прости его, бать! – спокойно, но весомо сказал кто-то из матерых запорожцев.
– Прости его! – загудели казаки Изюмовского куреня.
– Молод еще, умом не ладен да и духом не крепок! – продолжил тот же казак.
– То-то, что молод! – Велижанин посмотрел на Мцену, и, видать, пронеслось что-то перед мысленным взором атамана, аж плечи вздрогнули. Знал он, как умеют пытать поляки, – И что за сказитель?
– А шут его знает! – опять кто-то ответил за Деревянко. – Пришел да и сгинул, точно леший какой!
– А и впрямь леший! Морда вся шерстью поросшая. Глаз не видно! – подхватили из толпы.
– Хватит. Развопились, точно бабы на току! То белые волки у них скачут по полям, то лешие сказительствуют! Ежли так, казаки, воевать будем, то до второго пришествия домой не вернемся.
– Пожалей его, бать!
– Пожалей…
– Пожалей…
– Пожалей…
Велижанин вплотную подошел к Петру Деревянко: