– Вань, ты хоть чуточку скучал по мне?
– Вот баба, она и есть баба! Убивать придут, а она о своем, о бабьем, будет! Скучал, Настенька.
– Поцеловал бы, что ли…
Зубов поцеловал девушку, широко улыбнувшись и мотнув головой.
– Я попросилась у Никона, чтобы к тебе пустил, – продолжила Анастасия, плотнее прильнув к мужской груди. – Он сказал, что пустит, но при условии, что ты и дальше врага смущать речами будешь. Я согласилась. Вот меня провели по галерее, а дальше я сама ужом, где меж камнями, где меж кустами, а где в открытую по их лагерю прошла – кто на бабу грязную посмотрит.
– Значит, говоришь, наши галерею навстречу полякам ведут?
– Да. От Копытецкой. Там шагов тридцать осталось. Но наши хотят ближе подойти, чтобы после того, как взорвут петардой их галерею, самим ударить первыми.
– И кто ж поставлен на это дело?
– Колоколов со своей вылазной ратью.
– Чет, куда ни плюнь, везде Колоколов?
– У него всю семью в Богоявленском убило.
Они снова замолчали, услышав приближение неприятельского разъезда. Когда конские шаги стихли, Настя подняла глаза на Зубова и залюбовалась его устремленным куда-то взглядом.
– Глаза у тебя, Вань, голубые. Красивые. До того красивые, аж обжигают.
– Обжигающая красота! – хорошо сказала девка. Запомнить надо бы. Только глаз вот у меня один! Другой… – стучит ногтем, – стеклянный.
– Вань, а вот ты иногда так удивительно про любовь умеешь говорить…
– А ночевать мы здесь будем? – Зубов огляделся.
– Хоть бы и здесь. Под утро басурманы твои угомонятся, тогда и пойдем тихо бережком. Ну, Вань?…
Зубов закрыл глаза и еле слышно заговорил:
– Предать суду можно того, кто плюнул в саму жизнь. Жизнь не терпит предательства, она зовет за собой, а человек волен сделать свой единственно выбранный шаг.
– Как я люблю, когда ты так говоришь, по-настоящему. А не то, что: здесь бери, здесь стреляй!..
– Разуму жизнь недоступна. Люби труд и в радости укладывай камни будущего храма, через это приходит любовь к самому храму. Разум медленно наполняется соком жизни и становится подобно ивовому кусту, поглощающему реку. Посмотри на Днепр. Такоже и человек. Если человек начнет сопротивляться людскому потоку, то погибнет, а если станет частью потока, то сможет взять от него весь накопленный поколениями опыт и обогатить свой разум. Быть против потока – это взращивать гордыню, созидать в потоке – служить Богу и людям.
Что есть любовь, если нет поступка ради нее! Я не говорю только о подвиге. В ежедневном труде, иногда бессловесном, – тоже любовь. И она выражена в испеченном хлебе, в теплой, бережно застеленной постели. Муж это почувствует и откликнется. Но он также почувствует, если его начнут запирать, точно добытую вещь. Добыча и охотник – это уже не любовь! Ты спишь, Настенька?