Он быстро наломал хвороста и развел костер. Скинул шерстяной плащ и протянул со словами:
– Ну, теперь я тебя послушаю.
– А ты сам вот хто?
– Палач! Чего костлявая не смогла, я сделаю отменно.
– А чего тогда спасал?
– А ну-ка еще поговори. Уж больно голос мне твой знаком.
Человек резко сомкнул челюсти, было слышно, как щелкнули зубы. Мцена продолжал, чуть подавшись вперед:
– И рожа мне твоя поросшая тоже не во сне привиделась.
– Ванька Зубов я.
– Тот самый сказитель, что ль?
– Ну. – У Ваньки больше от страха, чем от холода, задрожало лицо. Он понял, что от такого таиться себе дороже. – А ты Легкий Ворон? Видел-видел, как ты давеча людей, точно скот, разделываешь!
– А коли видел, то выкладывай поздорову.
– Поздорову-то, мил-государь, для меня шибко естественно. Пытать ежли будешь, то такого от боли наговорю, что сам правды от вымысла не отличишь.
– Отличу. Еще как отличу. Человек под пытками, что дитя у материнской сиськи, – чистый, ложью незамутненный. Чем больнее ему, тем он шибче любить начинает – темна душа людская!
– А я вот не таков. Меня дьяк смоленский чуть на кол не посадил, так я такого намолол со страху. Сам на себя наговорил.
– Зубы не заговаривай! – Мцена потянул из-за пояса нож. – Как ты там пел: губы ей отрезал, потому как целовали эти губы Змея Горынчища? Я тебе для начала их и отрежу, медленно так, а потом тебе же и скормлю. Но вначале на веточке обжарю. Своя-то курятинка вкуснее чужой!
У Ваньки закатились глаза, и тело резко опрокинулось навзничь.
– Экий ты чувствительный! – Мцена несколько раз ударил пленника по щекам. Но, как знаток человеческой плоти, понял, что делает это напрасно – время упущено. К Зубову стала возвращаться жизнь, а жизнь требует покоя и сна.
Он затушил костер, взвалил на плечо одеревеневшее тело и понес в глубь леса. Версты через полторы, оглядевшись, выбрал сухое место рядом с большим валуном и стал строить шалаш. Его цвайхандер прошелся по молодому ельнику, как коса-литовка по росной пожне. К валуну под наклоном прислонил жерди и закрыл еловыми лапами – с десяти шагов жилище стало неразличимо. Затем горячим пеплом устелил пол и сверху накрыл лапами. Втащил Ваньку, накрыл того своим шерстяным плащом. Быстро прикинул по времени, сколько может отсутствовать, и направился в лагерь за провизией.
Ему не удалось проникнуть незамеченным в свою палатку. Прямо у входа окликнул Сосновский:
– Пан Мцена, я ищу вас уже хороших два часа!
– Надоело сидеть без дела, решил побыть в одиночестве.
– Подышать воздухом на природе?
– Кривоватая шутка, пан Сосновский. – Мцена откинул полог палатки.