– Ужас! Ужас! – ахали Маша и Варенька. – Мы все в аду!
У Аннушки глаза были испуганные.
– Но ведь это и вправду ужасно. Давайте играть в смешное.
Сыграли в почту.
– Динь, динь, динь! – вопил Сережа Соковнин.
– Кто там? – спрашивал его Мерзляков.
– Почта.
– Откель?
– Из города Немирова.
– Как у вас в Немирове блохи скачут?
Всем играющим пришлось скакать по-блошиному, но Екатерина Михайловна блохою быть не захотела. С нее взяли фант. А когда разыгрывали фанты, ей выпало быть зеркалом, и, чтобы вернуть себе чудесный перстенек с ярым огоньком золотистого сапфира, Екатерина Михайловна, сердясь и смеясь, повторяла кривляния Вареньки, поглаживала «ус» за Андреем, покряхтывая, садилась в кресло, отпыхивалась, как это показывал толстяк Мерзляков.
Наконец сели за пиршественный стол. «К Тибуллу» Жуковский читал с бокалом в руке, стихи – проводы века:
Он совершил теченье
И в бездне вечности исчез…
– Слава богу! – крикнул Андрей.
Могилы, пепел, разрушенье,
Пучина бедствий, крови, слез —
Вот путь его и обелиски!
Дамы насопились: уж очень это серьезно и совсем не для праздника.
Тибулл, все под луною тленно!..
Тибулл, нам в мире жить не вечно…
Тибулл, нельзя, чтобы природа
Лишь для червей нас создала, —
вещал Жуковский, и кончил тоже превесело:
Любя добро и мудрость страстно,
Стремясь друзьями миру быть,
Мы живы в самом гробе будем!
– Да, люди смертны, смертны, но при чем тут Тибулл? – капризно кривила губки Екатерина Михайловна.
– Тибулл – поэт не из великих, – объяснил Андрей, – но, живя в эпоху блистательного Августа, сей пиит ни единого раза не обмолвился о государственных делах. Август насаждал римское благочестие – тиранию для всего мира, а у Тибулла благочестие – бедность и все прочие римские мерзости. Его грезы о любви – скорбь, его мечтания и жуть жизни – несовместимы.
– Замрите! – крикнула Варенька.
Стало слышно, как в часах что-то вздохнуло, заскреблось, и пошли звоны, отбивая то ли последние мгновенья XVIII века, то ли первые XIX.
– Ура! – вскочил Андрей. – Мы дожили до нашего времени! Оно – это мы!
Выпили шампанского, перецеловались. Пошли подарки.
Свой перевод гётевского «Вертера» Андрей посвятил… Вареньке. Варенька была охотницей до чтения. Впрочем, без хитрости тут тоже не обошлось: родители Екатерины Михайловны увлечения дочери Тургеневым не одобряли. Сын опального масона, книжный человек – не пара столбовой дворянке.
Александр поднес Анне Михайловне свой перевод комедии Августа Коцебу «Несчастные» – в сафьяновом переплете, – а всем гостям – билеты на представление в театре Медокса.
Дамы целовали удачливого драматурга, Саша раскланивался, а потом указал обеими руками на Жуковского: