Или это мы – как они?
Когда я прошел мимо них, бог и богиня уставились мне вслед. Они смотрели так одинаково, что сразу делалось ясно: это брат и сестра, несмотря на отсутствие внешнего сходства. Пегаса я звать не стал: просто шел к оливковой роще, где ждал крылатый конь. Спину буравили взгляды олимпийцев; похожее чувство я испытал в Аргосе, когда в спину мне смотрел Циклоп.
Еще живой.
Я ласково похлопал Пегаса по морде. Он склонил голову, я потерся лбом о его лоб. Готов, спросил я. Полетели? Пегас даже не фыркнул, хмыкнул по-человечески. Я попытался сдержать смех, не выдержал, рассмеялся, забыв о приличиях – и взлетел коню на спину, сросся в единое целое, шагом направился к молчаливым богам.
На сей раз Гефест не спешил вручать мне молнию.
– Океан видишь?
Кипящая туманом серая полоса явственно различалась на юго-западе.
– Вижу.
– Слетаешь с молнией до границы и обратно. Это примерно треть пути отсюда до Олимпа. Поглядим, как быстро ты управишься. Молнию потом вернешь мне. Уронишь, пеняй на себя.
– Не вздумай соваться в Океан, – вмешалась Афина. – Близко к нему не подлетай. Десять стадий, не ближе.
Раньше я подлетал на пять, но говорить Афине об этом не стал.
– Да, я понял.
Афина воздела правую руку ладонью ко мне. Ладонь Девы светилась мягким перламутром.
– Благословляю тебя на подвиг.
– Благословляю, – эхом отозвался Гефест.
Он тоже поднял правую руку. Наверное, и его ладонь светилась, но разглядеть это в блеске молнии, которую бог переложил в левую руку, было невозможно.
– Теперь бери. Сможешь?
«Сгорел бы, значит, туда и дорога…»
Я взял молнию, не успев оценить, взвесить: смогу ли? Ладонь обожгло холодным огнем. Больно не было, было странно. Тревожно. Волнующе. Казалось, молния обожгла не меня, кого-то другого. Вот гончар обжигает амфору в печи: амфоре, наверное, тоже жарко, очень жарко. Но она не трескается, она становится крепче, тверже. Вот кузнец опускает раскаленный клинок в холодную воду…
От крепко сжатого кулака по руке, по всему телу побежали мурашки: жгучие крошки льда. Добрались до Пегаса, проникли в него. Крылатый конь вздрогнул, его дрожь передалась мне. Гефест сделался меньше ростом, не утратив, впрочем, своей природной огромности; Афину постигла та же участь.
Растем, понял я.
Земля ухнула вниз, я с облегчением выдохнул. Пегас завис над Тринакрией, мерно вздымая и опуская крылья. Уже собираясь послать коня в сторону Океана, я бросил взгляд на сияющий перун – мечтал ли я когда-нибудь о таком?! Мечтал ли кто-нибудь?! – и наконец сумел его разглядеть. Словно, раздумав превращать меня в прах, оружие прекратило сопротивление, признало носителя.