— Мы ничего друг другу не обещали, — заявила Екатерина.
Кранмер поглядел на нее скептически, но оставил эту тему и перешел к другой:
— А теперь сожалею, но мне придется затронуть весьма деликатный вопрос, а именно — плотское познание. Что вы можете сказать о ваших отношениях с Деремом?
Екатерина почувствовала, что заливается краской. Она не готова была вторично обсуждать это и с неприязнью ощущала на себе порицающий взгляд сэра Джона, который чутко внимал каждому ее слову. Глубоко вдохнув, она ответила:
— Признаюсь, что он много раз ложился со мной в постель, иногда в дублете и рейтузах, и два или три раза голым, но не так, что на нем ничего не было, он никогда не снимал, по крайней мере, дублета и, насколько я помню, рейтуз тоже; я говорю «голым», имея в виду, что рейтузы у него были спущены.
— Мне сказали, что в спальне камеристок по ночам устраивали развлечения.
— Да. Много раз Дерем и другие джентльмены приносили вино, клубнику, яблоки и прочие угощения, чтобы устроить пирушку, после того как миледи ложилась спать.
— Он когда-нибудь оставался в спальне, после того как ее запирали на ночь?
— Это абсолютная неправда. — Еще одна ложь.
— Вы когда-нибудь брали тайком ключи у герцогини?
— Нет, я никогда этого не делала и не просила других достать ключ, чтобы впустить Дерема, но двери по многим причинам часто оставались открытыми, иногда всю ночь и даже ранним утром, по моей просьбе и по желаниям других. Случалось, Дерем приходил рано утром и вел себя весьма развратно, но ни разу это не происходило по моему приглашению или с моего согласия.
Кранмер нахмурился:
— Тем не менее у нас есть показания, что миледи Норфолк требовала, чтобы ключи от спальни камеристок на ночь приносили в ее покои, а вы ходили туда и брали их тайком.
Кто мог такое сказать?
— Это неправда, — настаивала на своем Екатерина.
— Что произошло, когда ваши отношения с Деремом завершились?
— Помню, после того как я узнала, что поеду ко двору, он сказал мне, что не задержится в Ламбете, когда меня не будет. А я ответила, что он может поступать, как ему угодно. Больше я ничего не припоминаю.
— Вы говорили ему, что расставание печалит вас так же сильно, как его?
— Нет. Я никогда такого не говорила.
— Вы плакали при прощании и говорили, что он в жизни не сможет упрекнуть вас в том, что вы отказались от него?
— Все это неправда. Любой, кто знал меня тогда, видел, как я радовалась отъезду ко двору.
Кранмер прервал допрос, чтобы послать за элем для них обоих. Они сидели в молчании и ждали, пока принесут питье. Затем, когда Екатерина с благодарностью пригубила свой кубок, архиепископ продолжил: