Павел Иванович погладил ее по плечу:
— Взгляните на дату. Видите, когда Панкратовы поступили в школу? А год их рождения?
И тут она поняла. Ей не нужно было смотреть на даты — все и без того стало ясно. По ее округлившимся глазам Павел Иванович тоже понял, что она догадалась, и ободряюще качнул головой.
— Значит, это не мои дети? Я ошиблась, когда решила, что они… — Инна бросила папки на стол и прижала ладони ко рту. — Вы сказали, я знала Инну Валерьевну. Знала, потому что…
— Я могу предположить, почему вы назвались Инной. Но по-настоящему вас зовут Евой. Вы — Ева Панкратова, родились и десять лет прожили в Старых Полянах.
— Но я видела их! Севу и Еву! — Инна потрясенно смотрела на Павла Ивановича. — Получается, я говорила сама с собой? Я видела саму себя, как вас сейчас! Разве такое возможно?
— Все возможно, — философски заметил он. — Возраст, внешний вид — все это имеет отношение лишь к физическому воплощению. А у души нет возраста, ибо она бессмертна. В каждой временной точке, в каждый момент бытия все мы — совсем другие люди, но при этом остаемся собой. Другие, но неизменные… Это кажется запутанным, но на самом деле не так уж и сложно, если признать, что Вселенная нелинейна! Да, ты встретилась сама с собой. Но подумай, часто нам есть что сказать другому «я», более молодому или, наоборот, постаревшему! Люди ведь хотят этого, не так ли? А у тебя появился шанс прислушаться, чтобы понять и вспомнить.
Инна — она не могла называть себя иначе, не осознавала себя Евой! — пыталась уяснить все, привыкнуть к новому положению вещей, хоть как-то разобраться в круговороте мыслей, который захватил, закружил ее.
На ум пришел разговор с детьми.
— Я тогда сказала им, что виновата в их смерти, а Ева ответила, что жива. Теперь это понятно. А вот Сева… — Инна смотрела на Павла Ивановича, надеясь прочитать что-то в его глазах. — И мои родители — кто они? Где?
Она снова схватила со стола картонные папки, раскрыла и принялась листать. Сведений было мало, но все же тут имелись имена и адрес.
Внезапно бумага стала желтеть, съеживаться, чернеть. Одна из папок, личное дело Севы, расползлась, как желе: в руках у Инны остался лишь жалкий обрывок одной из страниц с оценками за второй класс — и больше ничего.
— Нет-нет! — вскричала Инна. — Павел Иванович!
Она обернулась к нему, но стул, на котором только что сидел старый учитель, был пуст. Да и кабинет директора в одночасье изменился. Девушка озиралась по сторонам, глядя на стены в пятнах плесени, вспучившуюся от влаги полировку стола и шкафов, бесформенные тряпки вместо занавесок. Теперь все здесь было так, как и должно быть после долгих лет заброшенности.