Он ускакал, а пани Мыльская, опасаясь паники и толчеи, объехала табор с конца в конец, приказывая двигаться быстро, но под страхом смерти запрещая обгонять друг друга. В руках у нее были два пистолета.
— Сама ваших лошадей пристрелю, если ослушаетесь, — обещала она, и всем было ясно, что пристрелит, а лошадь и спасение были равнозначны.
Мещане Тыврова, надеявшиеся на легкую добычу, пошли напролом, но пан Мыльский и его люди, защищавшие жизнь своих жен и детей, не отступили. Случились многие убийства. И пришлось искателям чужого добра утереть побитый нос.
2
— Они на нас и слева и справа, — рассказывал Павел Рахили и старику, — а я думаю: была не была — и ударил им в центр. Смотрю — побежали. Разворачиваю отряд налево, и еще им влепил. Поворачиваю направо — никого. Так что не больно, мама, я у тебя плох.
— Мы все в ноги вам кланяемся! — сказала Рахиль.
— Нам надо воевать на стороне казаков, — сказала вдруг пани Мыльская.
— На чьей стороне?.. — у Павла дыхание перехватило.
— На стороне Хмельницкого, — сказала пани Мыльская. — Ты родился и вырос на Украине, и я родилась и состарилась на Украине. Мы поляки, но корни наши здесь. Не будь Господня воля, я с моими мужиками давно бы тузила шляхту. Сколько беды наделала нам одна пани Деревинская и ее арендатор.
— Мать, опамятуйся!
— Я-то опамятовалась. Ты глаза протри. Разве не видишь, что творит Вишневецкий с народом? Он его калечит, он его истребляет.
— А казаки — не убийцы?
— Тут уж око за око. Я их судить не могу.
— Как тебе угодно, мать, но я — офицер. Я давал клятву королю.
— Короля давно уже нет. Остались палачи. Трусливые палачи, которые только о себе и помнят. Бросили старух, детишек и утекли.
— Нехороший у нас, мать, разговор.
— Я бы его на завтра отложила, да неизвестно — для каждого ли из нас будет завтра… Помни, сын: это моя воля. А поступай, как тебе совесть скажет. У нас за Вислой — ни былинки, ни пылинки. Чует мое сердце, с кнутом нам нет дороги домой. Мы должны вернуться в дом с миром… Не перебивай. Я много думала, прежде чем сказать тебе все это. Я, сынок, грешна: возносилась перед украинцами, потому возносилась, что держали они себя — рабами. Но они уже никогда не будут прежними.
— Стоит их хорошенько высечь — поумнеют.
— Народ, который видел, как сверкают пятки его хозяев, не позволит им вдругорядь сесть на шею себе.
Павел вытер пот с лица. День выдался душным и знойным. На ладонях осталась грязь.
— В баню бы, — с тоской сказал Павел.
Прискакал человек из передового разъезда.
— Казаки, пан Мыльский.
Павел передал вожжи матери, отвязал повод от телеги.