— Кто же это донесет, хотел бы я знать?! — взвился Карых, прохаживаясь по горнице. — Разве есть среди парубков моих филин-заушник? А может, среди дивчин, среди красавиц наших черная сорока завелась?
— Ах, зачем же вы так? — расплакалась вдруг Галя. — Все мы хорошие, только жить страшно. Даже в доме своем — страшно.
На том бы и кончилась вечерница, но выручила «калета», испеклась. Обмазали ее медом, повесили к потолку и начали играть. Сначала с натугой, не забывая о недавнем разговоре, а потом — забылось худое. «Писарем» стала Ганка. Она сидела под «калетой» и помешивала кистью из мочала в ведерке с разведенной сажей. Парубки и дивчины по очереди садились верхом на ухват, подъезжали к «калете» и пытались отгрызть кусочек. Круглая «калета», густо намазанная медом, крутилась, ухватить ее на зуб было непросто: то по щеке медом мазнет, то по носу, как тут не засмеяться, а засмеешься — писарь тебя и разрисует сажей.
Дошла очередь до Тимоша. Сел он на ухват, подошел к «калете», прицелился исподлобья, запрокинул голову да и куснул «калету» белыми крупными зубами. Точно куснул. Зубы пробили сладкую корочку. Тимош выждал, пока «калета» успокоится, и резко дернул головой, отгрызая кусок. Веревочка оборвалась, «кадета» упала на пол, покатилась.
— Петухи уже кричали! — сказала Галя. — Спать пора.
— Приходи ко мне! — горячие влажные губы коснулись уха Тимоша.
Глянул: Ганка.
Покружив по Чигирину, Тимош пробрался к поманившей его дивчине на сеновал.
— Ложись! — шепнула Ганка и сама подвинулась поближе.
Тело ее пахло земляникой, но было горячее, и Тимош чуть отодвинулся.
— Ты чего? — спросила она.
— Ничего.
Они лежали молча, слушали, как перешептываются между собой потревоженные сухие травинки.
— Чего же ты не целуешь меня? — удивленно спросила Ганка.
Тимош приподнялся на локтях, поцеловал дивчину. Губы у нее тоже пахли земляникой.
— Сладко тебе было? — спросила Ганка.
— Сладко, — ответил Тимош. — Твои губы земляникой пахнут.
— Ты будешь ко мне спать ходить? — спросила Ганка.
— Буду.
— Значит, ты и есть мой парубок, мой жених?
Тимош не ответил. Было слышно, как он терзает зубами травинку.
— Что же ты молчишь?
— Нет, — сказал Тимош. — Я не твой жених. Я себе принцессу добуду.
— Откуда же ты ее возьмешь? — удивилась Ганка.
— Возьму.
Сказал и повернулся на бок.
— Уходи! — прошептала обиженная Ганка. — Нечего тебе с простыми дивчинами знаться. Пошел!
— Ну и пойду! — Тимош спрыгнул с сеновала.
— Сам рябой, как сыр, а туда же! Принцессу ему подавай! — крикнула в сердцах Ганка.
Тимош отворил дверь, за дверью стояло розовое утро.