— Э-э! — сказал пан Громада, не сердито, но и без намека на сочувствие.
— Тимоша Хмельницкого пан подстароста к столбу позорному привязал! Засечь грозится.
— Э-э! — пророкотал Громада и, став проворным, исчез в недрах дома.
В следующее мгновение полковник Иван Кричевский вылетел на крыльцо, а за ним Громада с ведром воды. Пан полковник нагнулся. Громада опрокинул ведро полковнику на голову, подал рушник, потом жупан.
— Коня!
Возле позорного столба, у которого стоял Тимош, сиротливо толпилось человек двадцать. Людей согнали на погляд с пустынных полуденных улиц.
Ждали палача. Сам пан Чаплинский на казнь не явился, делом заправлял его джура.
— Отвяжи хлопца! — крикнул Иван Кричевский, влетая на площадь.
— У меня приказ.
— А у меня — полк!
Джура оценивающе поглядел на пана полковника и, кривя рот, цикнул на гайдуков:
— Развяжите!
В это время на площадь прискакал в сопровождении джур комиссар Войска Запорожского пан Шемберг. Он увидал Кричевского, пожал ему руку.
— Опять пан Чаплинский устроил самосуд. Благодарю вас, пан полковник, что не допустили истязания.
— Пан Хмельницкий — крестный отец всех моих отпрысков. Хорош бы я был, если бы проспал надругательство над его сыном.
Полковник сам проводил Тимоша до дома. Глянул на пьяную братию и только свистнул:
— Тимоша чуть не засекли у позорного столба, а они и ухом не повели. Кыш!
И чисто стало в доме.
— Ружья есть? — спросил Кричевский.
— Есть, — ответил Тимош.
— Заряди. Если кто сунется, Чаплинский или вся эта пьянь — пали. Я услышу, — глянул в посеревшее лицо Тимоша, обнял его. — Ничего, хлопец! Живы будем не помрем.
5
Легли спать в тот вечер рано. Иса перед сном все запоры, все щеколды проверил. Тимош зарядил три ружья и четыре пистоля.
Степанида, старшая, долго молилась, потом пришла к Тимошу, взяла один пистоль в свою девичью светелку.
— У нас ведь тоже окошко!
— Зря слуг прогнали, — сказал Тимош мрачно.
— От пьяного сброда проку немного, — возразила Степанида. — Спите. У меня сон чуткий. Если что, разбужу.
Тимош и Иса легли не раздеваясь.
— Мало тебе своих забот, — вздохнул Тимош. — За чужие дела жизнью рискуешь.
— Нехорошо сказал! — вскочил Иса с постели. — Я на твоего отца ружье поднял, а он меня простил и в свой дом, как сына, взял. Ты мне — брат. Беда твоего дома — моя беда. Спи, я покараулю.
— Давай вместе покараулим.
— Вместе нельзя. Под утро сон обоих сморит. Утро — самое ненадежное время.
Тимош лег. Иса сел на пол под окном.
— Так я засыпаю, — предупредил Тимош.
— Спи! — и вдруг по-кошачьи вскочил на ноги. — Слышишь?
Тимош поднялся.